Повышенной Заботы выглядело не так, как бы вы ожидали. Наверняка вы читали в книгах о домах престарелых, и у вас сложилось о них определенное впечатление. Место с однообразными белыми стенами, где изможденные старики в инвалидных креслах собираются в холле возле единственного телевизора, поскольку это – их единственная отрада. Иные уже слишком дряхлы, чтобы адекватно воспринимать окружающую действительность. Они неподвижно сидят в своих креслах, полностью погруженные в собственное прошлое. Некоторые пытаются перехватить вас, когда вы проходите мимо, с единственной целью: попросить поговорить с ними
К тому же и персонал Вудстока имел большой опыт. Они были профессионалами и знали, как заботиться о людях вроде Мизи.
Вестибюли зданий казались высокими и светлыми. Благодаря специальному покрытию рассеянное солнечное сияние проникало через крышу, освещая холлы. Звучала музыка; жизнеутверждающие, оптимистичные песенки и мелодии сменяли друг друга. Повсюду стояли диванчики, стулья с высокими спинками и терминалы для чтения журналов. Здесь же располагались два гигантских аквариума и столько растений, что вестибюль напоминал небольшие джунгли. Все это преследовало единую цель: создать спокойную, веселую и жизнерадостную атмосферу.
Бэйнбридж проследовала за мной в приемную, где я огласил намерение повидать Мелиссу Мерчесон. После того как служитель проверил наши имена (мы ни в чем вас не подозреваем, но осторожность прежде всего), мы вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась комната бабушки Мизи. Здесь музыка гремела еще громче. Некоторые из обитателей Вудстока бродили по коридору, подпевая серенаде.
– Что такое «радарный любовник»? – спросила Бэйнбридж по пути к комнате.
– А?
– Вон тот старичок пел что-то про радарную любовь.[5]
Я пожал плечами.
– Это музыка, которую они слушают. Для меня это просто шум.
Песня сменилась другой мелодией. Мы остановились перед дверью комнаты бабушки. Я постучался и окликнул ее по имени, затем вошел. В комнате царила полутьма, но я уловил движение в районе кровати. Я подошел поближе и заметил странные манипуляции, которые она совершала. Правая рука двигалась над животом, зажав что-то невидимое отсюда между большим и средним пальцами.
Бэйнбридж посмотрела на меня. Я пожал плечами и двинулся внутрь.
– Бабушка Мизи?
Она прекратила свои движения и глянула на меня. Бабушка принадлежала к той категории людей, которых старость облагораживает. Злоупотребления психотропами, которые она позволяла себе в молодые годы, не оставили следов на ее лице. Глаза бабушки оставались ясными и живыми, что позволяло предполагать, будто она находится полностью в здравом уме. Однако это не вполне соответствовало действительности. Улыбка демонстрировала великолепные зубы: все до одного – ее собственные. Наследство ее родителей, принадлежавших к поколению, родившемуся после Второй мировой войны. Лицо бабушки обрамляли длинные белые волосы, ниспадавшие на плечи. Интерьер комнаты был выполнен в естественной гамме; пахло натуральной сосной, клонированные ветви которой росли в горшках, развешанных по стенам. Шторы опущены, видеоэкран темен, и всепроникающая музыка льется из динамиков под потолком.
Бабушкины губы сложились в ее фирменную улыбку.
– Ну, здравствуй, здравствуй. Подойди, дай-ка я на тебя посмотрю.
Я покосился на Бэйнбридж.
– Кажется, она сегодня в хорошем настроении, – прошептал я. Затем подошел к кровати и взял старческую руку в свою. – Как поживаешь, бабушка?
– Почему ты не пишешь? – спросила она.
– Не пишу? – промямлил я.
– Да-да. Сейчас все делается через эти маленькие экраны, верно? Что ж, я могла ждать, что ты хотя бы напишешь? Могла?
– Бабушка…
Ее голос сделался мрачным и угрожающим.
– Хоть дождалась, что приехал – в кои-то веки!
– Бабушка, я приезжал две недели назад.
С ошеломляющей быстротой она выдернула руку из моей ладони и стиснула мое запястье. Острые ногти врезались в кожу так, что я невольно вскрикнул.
– Не лги мне!
– Я не лгу. Вспомни, я сидел здесь, и ты мне рассказывала, как вы с друзьями развели костер на…
Ее пальцы продолжали сжиматься, пока боль не сделалась нестерпимой.
– Кент Стейт Мерчесон! Сколько раз я говорила тебе: нельзя лгать матери!
Я покосился на Бэйнбридж.
– Она принимает меня за своего сына…
Бабушка проследила за моим взглядом, и лицо ее просветлело.
– Солнышко! Это и впрямь ты? Иди сюда и поцелуй свою мамочку!
– Не делай этого, – прошептал я, и бабушка дернула меня за руку так, что едва не оторвала ее.
– Не слушай этого жалкого негодяя, – сказала она Бэйнбридж. – Вообрази: недавно он сообщил мне, что собирается голосовать за Джорджа Буша!
Бэйнбридж сделала шаг вперед. Я попытался ее отодвинуть.
– Миссис Мерчесон, это не ваш сын. Это ваш
Бабушка отпустила запястье, но в следующий же миг ухватила меня за ухо:
– Послушай ее! Послушай-ка, что говорит твоя сестра! – Она вопила, мое ухо горело огнем, и я едва не охнул от боли. – Вы – гадкие, гадкие дети. Вы опять лазали в мамину заначку?! Я ЖЕ СКАЗАЛА ВАМ, ЧТОБЫ НЕ СМЕЛИ ТРОГАТЬ МОЙ ПОРОШОК! – Она потянула мою голову вниз, приблизив к своим губам. – Я ЖЕ ГОВОРИЛА: ЕСЛИ ЖЕЛАЕШЬ ШИРЯТЬСЯ – КУПИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ!
Уголком глаза я видел, как Бэйнбридж попятилась к двери, а потом повернулась и кинулась вон.
Бабушка кричала:
– СОЛНЫШКО, НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИСЬ! ГАДКИЕ ДЕТИ РАСТУТ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПОХОЖИМИ НА РИЧАРДА НИКСОНА!
– Бабушка! – взвыл я, молясь, чтобы она перестала орать мне в ухо. – Это я…
Внезапно бабушка охнула и согнулась пополам. Рука, стискивающая мое ухо, задрожала. Бабушка резко дернулась, ее колено угодило мне в висок. В голове вспыхнули яркие звезды…
– Оуууууууууааааааааааааа!
– Бабушка, что…
– Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ! – выкрикнула она. А потом заскулила. – Не могу вспомнить, не могу вспомнить, не могу вспомнить…
– Что ты не можешь вспомнить?
Бабушка схватила меня за щеки и повернула мою голову к себе, принуждая встретиться с ней глазами.
– Один День из Жизни, – сказала она.
– Один день из жизни?
– Я не могу вспомнить, Кент. Это из «Эбби Роад»? Или из «Белого Альбома»? – Свободной рукой бабушка принялась колотить себя по лбу. – «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»…
Из холла донесся грохот, и в комнату ворвалась невысокая коренастая женщина. За ней по пятам следовала Бэйнбридж.
– В чем дело?
