Его слова эхом разнеслись по комнате; Хотчкисс виновато взглянул на Харрис, Бродбент и Биглоу.

– Ох, простите за выражение, леди. – А потом снова мне: – Боддеккер, где были твои мозги, когда ты это писал?

– Я не уверена, что хочу знать ответ, – сказала Биглоу с кислым лицом.

Норберт пробормотал, что ему нравится. Я проигнорировал его мнение. Я мог взять сто случайных имен из Манхэттенской телефонной базы данных, выстроить их в случайном порядке, обозвать это роликом, и он сказал бы то же самое. Это его стиль – двигаться по пути наименьшего сопротивления и предпочитать добротность творчеству. Норберт завоевывал награды – поэтому-то и сидел сейчас здесь, – однако его работы продавали не так много товаров.

Я смотрел на Левина. Его глаза превратились в узкие щелочки, как и всегда, когда он сосредоточивался на том, что читал.

Минула вечность, прежде чем «старик» оторвался от экрана и улыбнулся.

– В какой-то степени мне даже нравится, – сказал он. – Ярко. Динамично. Я думаю, это привлечет внимание зрителей.

Харрис послала ему недоверчивый взгляд. Она всегда недоброжелательно относилась к роликам, которые по той или иной причине не могли попасть в компьютерные сети и поступали только к индивидуальным пользователям.

– Это слишком жестоко, – сказала она.

– Зато с юмором, – возразил Финней. – И визуально демонстрирует, как работает этот продукт. Причем делает это живо и не занудно. Тем самым выгодно отличаясь от прочих сценариев…

Затем вступил Робенштайн.

– Вы меня извините, – проговорил он, – но вам не кажется, что это слишком вольное изложение? В конце концов цель ролика – продать товар. Заставить потребителя его приобретать. Я не вижу, как данный ролик может обеспечить…

Левин взглянул на него.

– Вашей работы, мистер Робенштайн, мы вообще не видели.

– Верно, – согласился он. – И все желанный ролик от этого не становится лучше. Вряд ли он способен что-то продать.

– Я не согласен, – сказал Спеннер. – По-моему, в этом что-то есть.

– Да, – сказал Норберт. – Конец Пембрук-Холла.

– Здесь присутствует все, о чем говорил мистер Левин в своей речи, – возразил Финней. – Я думаю, мы можем послать его «Миру Нано».

– Вы выжили из ума, – сказал Хотчкисс. – Извините конечно, но…

Левин оперся ладонями о стол, поднялся и обвел всех взглядом. А затем уставился прямо на меня.

– Я прошу вас простить Хотчкисса, – сказал он мне. – Этот мальчик до сих пор шевелит губами, когда читает. – Потом, обращаясь ко всем: – Друзья, мы не первый год работаем вместе. Пембрук-Холл не достиг бы нынешних высот, если бы не рисковал. Я заявляю, что именно это внутреннее состязание позволит нам выиграть конкурс и представить «Наноклин» миру. Надеюсь, не требуются пещерные профессора с палками вместо указок, чтобы объяснить вам, о чем вообще речь?

Хотчкисс поерзал на стуле.

– Назовите это предчувствием, если хотите, но я подозреваю, что подобным образом работают все прочие агентства. Их авторы напишут нечто вроде: «Идут маленькие машинки! Бла-бла-бла… вот как это работает». А мы должны оказаться лучше других компаний, и только тогда мы можем рассчитывать на благосклонность «Мира Нанотехнологий». Это тот самый случай – ешь или съедят тебя.

– Нет. – Харрис резко захлопнула ноутбук. – Это другой случай: ешь, расшвыривая по сторонам объедки. Это отвратительно.

– Это ярко, – сказал Финней.

– Так никто никогда не делал, – вставила Биглоу.

– Именно поэтому нам стоит этим воспользоваться, – ответил Спеннер.

– Я могу назвать вам сотню причин, по которым данный ролик нельзя использовать – сказал Робенштайн, – однако не стану этого делать. Все и так очевидно.

– Почему же? – Финней ухмыльнулся. – Назови хотя бы одну.

Робенштайн облизнул губы и оглядел своих антагонистов: один из «стариков» и двое старших партнеров. Он сделал глубокий вдох, но не успел вымолвить и слова, как заговорила Харрис.

– Этот язык неприемлем, – сказала она.

– Язык! – воскликнул Левин.

– Язык? – переспросил я.

– В рекламе недопустимы столь вульгарные выражения.

На канале анимации – сколько угодно, но это – реклама стирального порошка…

– Ну-у, язык… – сказал Спеннер.

– Специфичен, – вставил Норберт. – В тексте использовано слово «задница». Дважды.

– Один раз слово появляется только в описании ролика, – сказал Финней. – Эту «задницу» не будут произносить.

– Да, – ответила Харрис, – ее просто покажут.

– Даже единожды, – заметил Робенштайн, – вы не имеете права употреблять в ролике слово «задница», Боддеккер.

– Почему нет? – спросил Левин. – Я слыхивал «черт» и «блин».

– Они использовались для рекламы развлекательных мероприятий и пива. Это разные вещи. Цензура не пропустит. – Робенштайн резко ударил по крышке ноутбука.

– А я однажды слышал слово «ублюдок», – сказал Финней. – И ролик показывали достаточно долго.

– Да, – вспомнил Спеннер. – Реклама презервативов. Очень неплохой ролик, кстати сказать. А все эти сперматозоиды, выстроенные в ряд и напевающие…

Левин ритмично постучал пальцами по столу.

– Мы никогда не станем тобой, маленький ублюдок, – пропел он.

Финней улыбнулся.

– Вот-вот. Ролик агентства Штрюселя и Штрауса. Один из лучших.

– А что случилось с автором? – спросил Спеннер.

– Она работает в Чикаго, – гордо сообщил Левин.

– Послушайте, это все не имеет значения, – сказала Харрис. – «Ублюдок» в том ролике был оправдан. Это приемлемо в соответствующем контексте. А в данном случае «задница» – явный перебор.

– Здесь действует грубая уличная банда, – подчеркнул Левин. – Это предполагает соответствующий настрой. Или ты ожидала, что диктор скажет «попка»?

Харрис закрыла глаза руками и покачала головой.

Бродбент, которая до сих пор помалкивала, постучала по столу, привлекая всеобщее внимание.

– Давайте скажем, что контекст не соответствует употребляемой лексике, – сказала она. – Что еще?

– Чересчур вульгарно, – отозвался Норберт.

– Оставим в покое редактуру, – сказала Бродбент, – и представим себе самый худший исход. Согласны?

Я беспокойно поерзал на стуле. Я не понимал, куда она клонит, и не был уверен, что хочу это знать. Но, с другой стороны, что бы она ни имела в виду, такое обсуждение несравненно лучше, чем грызня моей собственной творческой группы по поводу этого же текста.

– Слушаю, – сказал я.

Остальные тоже кивнули в знак согласия.

– Допустим, контекст не соответствует…

– А ты хочешь сказать, что это не так?

– Погодите вы, – рявкнул Левин. – Дайте ей закончить.

– Ну, вот что. – Робенштайн неловко пошевелился, и стул скрипнул под его весом. – Если контекст не годится, то и говорить больше не о чем. Можно прекратить бесполезный спор прямо сейчас. Это уже давно