Поля и даль распластывались эллипсом.Шелка зонтов дышали жаждой грома.Палящий день бездонным небом целилсяВ трибуны скакового ипподрома.Народ потел, как хлебный квас на леднике,Привороженный таяньем дистанций.Крутясь в смерче копыт и наголенников,Как масло били лошади пространство.А позади размерно бьющим веяньемКакого-то подземного началаВоенный год взвивался за жокеямиИ лошадьми и спицами качалок.О чем бы ни шептались, что бы не пили,Он рос кругом и полз по переходам,И вмешивался в разговор, и пепельнойЩепоткою примешивался к водам.Все кончилось. Настала ночь. По КиевуПронесся мрак, швыряя ставень в ставень.И хлынул дождь. И как во дни Батыевы,Ушедший день стал странно стародавен.
2
'Я вам писать осмеливаюсь. Надо лиНапоминать? Я тот моряк на дерби.Вы мне тогда одну загадку задали.А впрочем, после, после. Время терпит.Когда я увидал вас… Но до этогоЯ как-то жил и вдруг забыл об этом,И разом начал взглядом вас преследовать,И потерял в толпе за турникетом.Когда прошел столбняк моей бестактности,Я спохватился, что не знаю, кто вы.Дальнейшее известно. Трудно стакнуться,Чтоб встретиться столь баснословно снова.Вы вдумались ли только в то, какое здесьРаздолье вере! – Оскорбиться взглядом,Пропасть в толпе, случиться ночью в поезде,Одернуть зонт и очутиться рядом!'
3
Над морем бурный рубчикРубиновой зари.А утро так пустынно,Что в тишине, граничащейС утратой смысла, слышно,Как, что-то силясь вытащить,Гремит багром пучинаИ шарит солнце по дну,И щупает багром.И вот в клоаке воднойОтыскан диск всевидящий.А Севастополь спит еще,И утро так пустынно,Кругом такая тишь,Что на вопрос пучины, — Откуда этот гром,В ответ пустые пристани:От плеска волн по диску,От пихт, от их неистовства,От стука сонных лиственницО черепицу крыш.Известно ли, как влюбчивоБездомное пространство?Какое море ревностиК тому, кто одинок! Как, по извечной странностиРодимый дух почувствовав,Летит в окошко пустошь,Как гость на огонек.Известно ль, как навязчиваДоверчивость деревьев.Как, в жажде настоящего,Ночная тишина,Порвавшш с ветром с вечера,Порывом одиночестваВлетает, как налетчица,К незнающему сна? За неименьем лучшегоОн ей в герои прочится.Известно ли, как влюбчиваТоска земного дна?Заре, корягам якорным,Волнам и расстояньямКого-то надо выделить,Спасти и отстоять.По счастью, утром раннимВ одноэтажном флигелеНе спит за перепискойТаинственный моряк.Всю ночь он пишет глупости,Вздремнет – и скок с дивана.Бежит в воде похлюпатьсяИ снова на диван.Потоки света рушатся,Урчат ночные ванны,Найдет волна кликушества —Он сызнова под кран.'Давайте, посчитаемся.Едва сюда я прибыл,Я все со дня приездаВношу для вас в реестр,И вам всю душу выболталБез страха, как на таинстве,Но в этом мало лестного,И тут великий риск.Опасность увеличитсяС теченьем дней дождливых.Моя словоохотливостьЗаметно возрастает.Боюсь, не отпугнет ли васТогда моя болтливость?Вы отмолчитесь, скрытчица,Я ж выболтаюсь вдрызг.…………Вы скажете – ребячество.Но близятся событья.А ну как в их разгареЯ скроюсь с ваших глаз?Едва ль они насытятсяОдной живою тварью:Ваш образ тоже спрячется,Мне будет не до вас.Я оглушусь их грохотомИ вряд ли уцелею.Я прокачусь их эхом,А эхо длится миг.И вот я с просьбой крохотной:Ввиду моей затеиНам с вами надо б съехатьсяДо них и ради них'.
4
Октябрь. Кольцо забастовок.О ветер! О ада исчадье!И моря, и грузов, и кладиЛетящие пряди.О буря брошюр и листовок!О слякоть! О темень! О зовыСирен, и замки и засовыВ начале шестого.От тюрем – к брошюрам и бурям.О ночи! О вольные речи!И залпам навстречу – увечьяОтвесные свечи! О кладбище в день погребенья!И в лад лейтенантовой клятвеЗаплаканных взглядов и платьевКивки и объятья!О лестницы в крепе! О пенье!И хором в ответ незнакомцуСтотысячной бронзой о бронзу:Клянитесь! Клянемся!О вихрь, обрывающий фразы,Как клены и вязы! О ветер,Щадящий из связей на светеОдни междометья!Ты носишь бушующей гладью:'Потомства и памяти радиНи пяди обратно! Клянитесь!'«Клянемся. Ни пяди!»
5
Постойте! Куда вы? Читать? Не дотолчетесь!Все сперлось в беспорядке за фортами, и земля,Ничего не боясь, ни о чем не заботясь,Парит растрепой по ветру, как бог пошлет, крыля.Еще вчерашней ночью гуляющих заботилЕжевечерний очерк севастопольских валов,И воронье редутов из вереницы метелВ полете превращалось в стаю песьих голов.Теперь на подъездах расклеен оттискСырого манифеста. Ничего не боясь,Ни о чем не заботясь, обкладывает подписьПодклейстеренным пластырем следы недавних язв.Даровать населению незыблемые основыГражданской свободы. Установить, чтоб никакой…И, зыбким киселем заслякотив засовы,На подлинном собственной его величества рукой.Хотя еще октябрь, за дряблой дрожью ветелУже набрякли сумерки хандрою ноября.Виной ли манифест, иль дождик разохотил, —Саперы месят слякоть, и гуляют егеря.Дан в Петергофе. Дата. Куда? Свои! Не бойтесь!В порту торговом давка. Солдаты, босяки.Ничего не боясь, ни о чем не заботясь,Висят замки в отеках картофельной муки.
6
Три градуса выше нуля.Продрогшая земля.Промозглое облако во сто головСечет крупой подошвы стволов,И лоском олова берясьНа градоносном бризе,Трепещет листьев неприязньК прикосновенью слизи.И голая ненависть листьев и лозКраснеет до корней волос.Не надо. Наземь. Руки врозь! Готово. Началось.Айва, антоновка, кизил,И море черное вблизи:Ращенье гор, и переворот,И в уши и за уши, изо рта в рот.Ушаты холода. КускиГребнистой, ослепленно скотскойВ волненьи глотающей волны, как клецки,Сквозной, ристалищной тоски.Агония осени. АнтогонизмПехоты и морских дивизийИ агитаторша-девицаС жаргоном из аптек и больниц.И каторжность миссии: переорать(борьба, борьбы, борьбе, борьбою,Пролетарьят, пролетарьят) Иронию и соль прибоя,Родящую мятеж в ушахВ семидесяти падежах.И
