обьясненье исполинов.Он и двор обходятся без слов.Если с ними флаг, то он – малинов.Если мрак за них, то он – лилов.Все же раз доносится: эскадра.Это с тем, чтоб браться, да с умом.И потом другое слово: завтра.Это, верно, о себе самом.
2
Дорожных сборов кавардак.«Твоя» твердящая упрямо,С каракулями на бортах,Сырая сетка телеграммы.'Мне тридцать восемь лет. Я сед.Не обернешься, глядь – кондрашка'.И с этим об пол хлоп портплед,Продернув ремешки сквозь пряжки.И на карачках под диван,Потом от чемодана к шкапу… —Любовь, горячка, караванВещей, переселенных на пол.Как вдруг звонок, и кабинетВ перекосившемся: о боже!И рядом: «Папы дома нет».И грохотанье ног в прихожей.Но двери настежь, и в дверях:«Я здесь. Я враг кровопролитья».– 'Тогда какой же вы моряк,Какой же вы тогда политик? Вы революцьонер? В борьбуНе вяжутся в перчатках дамских'.– 'Я собираюсь в Петербург.Не убеждайте. Я не сдамся'.
3
Подросток реалист,Разняв драпри, исчезС запиской в глубинеОтцова кабинета.Пройдя в столовуюИ уши навострив,Матрос подумал:«Хорошо у Шмидта».Было это в ноябре,Часу в четвертом.Смеркалось.Скромность комнатСпорила с комфортом.Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ уютной, как каюта,Конуре.Лишь по кутерьмеПылинок в пятерне портьеры,Несмело шмыгавшихПо книгам, по кошмеИ окнам запотелым,Видно было:Дело — К зиме.Минуты три извнеНе слышалось ни звукаВ глухой тиши, как вдругЗа плотными драприПроклятья раздалисьТак явственно,Как будто тут внутри:– Чухнин! Чухнин!!!Погромщик бесноватый!Виновник всей брехни! Разоружать суда?Нет, клеветник,Палач,Инсинуатор,Я научу тебя, отродье ката, отличатьОт правых виноватых!Я черноморский флот, холоп и раб,Забью тебе, как кляп, как клепку, в глотку. —И мигом ока двери комнаты вразлет.Буфет, стаканы, скатерть…– Катер?– Лодка!В ответ на брошенный вопрос – матрос,И оба – вон, очаковец за Шмидтом,Невпопад, не в ногу, из дневного понемногув ночь,Наугад куда-то, вперехват закату,По размытым рытвинам садовых гряд.В наспех стянутых доспехахЖарких полотняных лат,В плотном, потном, зимнем платьеС головы до пят,В облака, закат и эхоПо размытым, сбитым плитамПроменад.Потом бегом. Сквозь поросли укропа,Опрометью с оползня в песок,И со всех ног, тропой наискосокКругом обрыва. Топот, топот, топот,Топот, топот, – поворот – другой —И вдруг как вкопанные, стоп:И вот он, вот он весь у ног,Захлебывающийся Севастополь,Весь вобранный, как воздух, грудью двухБездонных бухт,И полукругЗатопленного солнца за «Синопом».С минуту оба переводят духИ кубарем с последней кручи – бухВ сырую груду рухнувшего бута.
4
В зимней призрачной красеДремлет рейд в рассветной мгле,Сонно кутаясь в туманПутаницей мачтИ купаясь, как в росе,Оторопью рейВ серебре и перламутреПолумертвых фонарей.Еле-еле лебезитУтренняя зыбь.Каждый еле слышный шелест,Чем он мельче и дряблей,Отдается дрожью в телеКораблей.Он спит, притворно занедужась,Могильным сном, вогнав почтиТрехверстную округу в ужас.Он спит, наружно вызвав штиль.Он скрылся, как от колотушек,В молочно-белой мгле. Он спитЗа пеленою малодушья.Но чем он с панталыку сбит?С утра на суше – муравейник.В тумане тащатся войска.Всего заметней их роеньеТолпе у Павлова мыска.Пехотный полк из ПавлоградаС тринадцатою полевойАртиллерийскою бригадойИ – проба потной мостовой.Колеса, кони, пулеметы,Зарядных ящиков разбег,И – грохот, грохот до ломотыВо весь Нахимовский проспект.На историческом бульваре,Куда на этих днях свезенВоенный лом былых аварий, —Донцы и крымский дивизион.И любопытство, любопытство:Трехверстный берег под тупой,Пришедшей пить или топиться,Тридцатитысячной толпой.Она покрыла крыши барокКишащей кашей черепах,И ковш приморского бульвара,И спуска каменный черпак.Он ею доверху унизан,Как копотью несметных птиц,Копящих силы по карнизам,Чтоб вихрем гари в ночь нестись.Когда сбежали испареньяИ солнце, колыхнувши флот,Всплыло на водяной арене,Как обалдевший кашалот,В очистившейся панорамеОбрисовался в двух шагахОт шара – крейсер под парами,Как кочегар у очага.
5
Вдруг, как снег на голову, гулТолпы, как залп, стегнулТрехверстовой гранитИ откатился с плит.Ура – ударом в борт, в штурвал,В бушприт!Ура навеки, наповал,Навзрыд!Над крейсером взвился сигнал:Командую флотом. Шмидт.Он вырвался как вздохСо дна души рядна,И не его вина,Что не предостерегСвоих, и их застиг врасплох,И рвется, в поисках эпох,В иные времена.Он вскинут, как магнитНа нитке, и на мигЩетинит целый лес вестейВ осиннике снастей.Над крейсером взвился сигнал:Командую флотом. Шмидт.И мачты рейда, как одна:Он ими вынесен и смытИ перехвачен второпяхНа двух – на трех – на четырехВоенных кораблях.Но иссякает ток подков,И облетает лес флажков,И по веревке, как зверек,Спускается кумач.А зверь, ползущий на флагшток,Ужасен, как немой толмач,И флаг Андреевский – томящ,Как рок.
6
Когда с остальными увидел и Шмидт,Что только медлительность мига хранитБушприт и канатыОт града и надоНемедля насытить его аппетит,Чтоб только на миг оттянуть канонаду,В нем точно проснулся дремавший Орфей.И что ж он задумал, другого первей?Обьехать эскадру,Усовестить ядра,Растрогать стальные созданья верфей.И на миноносце ушел он туда,Где, небо и гавань ловя в невода,В снастях, бездыханнойСемьей богдыханов,Династией далей дымились суда.Их строй был поистине неисчислим.Грядой пристаней не граничился клин,Но, весь громоздясь пелионом на оссу,Под лад броненосцамКачался и нессяОбрывистый город в шпалерах маслин.
7
Он тихо шел от пушки к пушке,А даль неслась.Он шел под взглядами опухших,Голодных глаз.И вот, стругая воду, будтоСтальной терпуг,Он видел не толпу над бухтой,А Петербург.Но что могло напомнить юность?Неужто сброд,Грязнивший слух, как сток гальюнныйДля нечистот?С чужих бортов друзья по школе,Тех лет друзья,Ругались и встречали в колья,Петлей грозя.Назад! Зачем соваться под нос,Под дождь помой?Утратят ли
