Скиталец смерил ее внимательным, изучающим взглядом – она задрожала, чувствуя себя прозрачной, видимой насквозь. Тонкие губы снова дрогнули в усмешке:
– Что ж… Может быть, вы и правы… Может быть, – и, повернувшись, Скиталец все так же неспешно вернулся на мост.
Эгерт стоял на том же месте; Скиталец подошел близко, почти вплотную, и глаза его были на одном уровне с глазами высокого Солля:
– Ну?
Эгерт проглотил застрявший в горле комок. Произнес чуть слышно:
– Каваррен…
– Помню, – усмехнулся Скиталец терпеливо, – хороший город… – и вдруг спросил ни с того ни с сего:
– А вот как вы думаете, эта жеребьевка перед казнью – милосердие или, наоборот, жестокость?
Солль передернулся. Прошептал через силу:
– И то, и другое… Надежда в ночь перед казнью… И сомнения… Муки… Переход от отчаяния к вере… Потом обман надежды – и человек не готов… Умереть достойно…
– Не все умеют умереть достойно, – заметил Скиталец. – Однако, откуда вы знаете? В вашей жизни ведь не было ночи перед казнью, откуда вам знать, что такое отчаяние и что такое надежда?
– Мне кажется… – вздохнул Солль, – что я уже немного знаю… Немного. Я… научился. Но… вам, конечно, виднее – вы-то знаете, что такое ночь перед казнью…
Тория, стоявшая рядом, похолодела. Скиталец, кажется, удивился:
– Да? Что ж… Мне много чего известно, это правда… А вы прилежный ученик… Солль.
Эгерт вздрогнул от звука своего имени. Прижал ладонь к шраму:
– Можно… это… снять?..
– Нельзя, – уронил Скиталец, глядя в воду. – Отрубленные головы обратно не прирастают. Только сущий малыш может мучить жука, пытаясь приспособить на место лапку, которую сам же и оторвал… И некоторые заклятия тоже не имеют обратной силы, Солль. Придется смириться.
Стало тихо. Бумажный колпак, все это время блуждавший от берега к берегу, наконец-то размок, расклеился и понемногу стал тонуть.
– Я так и думал, – глухо сказал Солль. В голосе его скользнуло нечто такое, от чего у Тории волосы встали дыбом.
– Эгерт, – она шагнула к нему и вцепилась в его руку. – Эгерт, все будет… Все будет хорошо. Не надо… Пойдем домой. Все будет… Вот увидишь, Эгерт, – но в этот момент воля изменила ей, и она горько расплакалась.
Солль, стоящий на ногах на удивление твердо, подставил ей руку, и теперь уже она оперлась на его локоть. Медленно и молча они двинулись прочь; за спиной у них раздалось вдруг негромкое:
– Минутку…
Оба, вздрогнув, обернулись.
Скиталец стоял, привалившись к перилам, и в задумчивости разглядывал носок собственного ботфорта. Поднял голову, прищурился навстречу восходящему солнцу:
– Заклятие не имеет обратной силы, но может быть сброшено… В исключительных обстоятельствах. Раз в жизни бывает этот момент, и пропустивший его лишается надежды навсегда; условия же таковы…
Легко забросив плащ за спину, он спускался им навстречу, и Эгерту показалось в это мгновение, что Скиталец – его ровесник.
– Слушайте и запоминайте, Солль:
КОГДА ПЕРВОЕ В ВАШЕЙ ДУШЕ ОБЕРНЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ…
КОГДА ПУТЬ БУДЕТ ПРОЙДЕН ДО КОНЦА…
КОГДА НА ПЯТЬ ВОПРОСОВ ВЫ ПЯТЬ РАЗ ОТВЕТИТЕ «ДА»…
Скиталец замолчал. Добавил тихо:
– Заклятие спадет само собой… Только не ошибитесь. Ошибиться легко, и ошибка дорого вам обойдется… Прощайте, господа. Не повторяйте своих ошибок…
Едва продравший глаза служитель обмер от изумления, увидев поднимавшихся по парадным университетским ступеням вольнослушателя Солля и дочь декана Торию. Оба были бледны, как покойники, и готовы были упасть, лишившись опоры; опорой каждому служила рука другого.
Часть третья.
Луаян
Летними днями каменная площадка, служившая двориком, накалялась, как подошва чугунного утюга, и воздух над ней дрожал и колебался. Улицы лежащего под скалой поселка тогда сходили с места и меняли очертания; учитель Орлан таинственно улыбался: «Видимость… В знакомом спрятано незнакомое, в известном сидит неведомое, до дна этого колодца ты не дочерпнешь, как бы не старался… Впрочем, зачем тебе дно? Напейся – и будь благодарен…»
Маленький Луаян не сразу понял, о каком колодце говорит учитель. В дворике на скале не было никакого колодца – воду приходилось таскать снизу, а это так тяжело…
