Эгерт не слышал. Рев толпы сперва отдалился, а потом вовсе исчез – возможно, Эгерт оглох; зрение его странным образом преломилось – бросив взгляд в столпотворение, он увидел одного лишь высокого старика с испещренным морщинами лицом.
Скиталец медленно повернулся и двинулся к выходу, рассекая толпу, как нож рассекает воду. Чуть обернулся на пороге – Эгерт смотрел ему вслед и видел, как чуть прикрылись, будто прощаясь, большие прозрачные глаза.
…И пришла весна.
Подняться на холм стоило многих трудов, потому что Тория ослабела, и раны ее не затянулись. Он нес ее, твердо ступая по размытой глине, и нога его ни разу не соскользнула.
На вершине холма была могила, накрытая, будто ладонью, развернутым стальным крылом. Они стояли, склонив головы; над их головами меняли форму облака, белое на голубом. Эгерту и Тории не нужно было говорить о человеке, который навеки успокоился под крылом – он и без того пребывал с ними.
Они стояли, прислонившись друг к другу, совсем как в тот давний зимний день – но только их сдвоенная тень лежала не на искрящемся чистом снегу, а на мокрой, черной земле, поросшей первыми травинками. Эгерт раздувал ноздри, ловя терпкий запах трав – и не мог понять, чует ли он запах Тории, или так пахнут пробившиеся на склонах соцветия.
Из ее стиснутого кулака свисала на цепочке ясная золотая пластинка – будто Тория хотела показать отцу, что его наследство в целости.
Далеко внизу лежала черная надувшаяся река – а от городских ворот лежала дорога, пустая дорога с одной только черной точкой, неспешно направлявшейся к горизонту. И не нужно было говорить о человеке, уходившем прочь – оба и так его помнили, и потому просто смотрели в даль, куда уходил Скиталец.
…Мир прорезан горизонтом, и все дороги стремятся за край его, разбегаются из-под ног, как мыши, и трудно понять, начинаешь ты путь или уже вернулся.
Мир храним праматерью всех дорог, она позаботится о верном путнике, скрашивая его одиночество. Дорожная пыль ляжет на полы плаща, пыль созвездий ляжет на полог ночного неба, а ветер с одинаковым усердием треплет облака на рассвете и вывешенные на просушку простыни.
Не беда, если душа выжжена солнцем – страшнее, если ее опустошило пожарище. Не беда, если не знаешь, куда идешь – хуже, когда идти уже некуда. Вставший на путь испытаний не сойдет с него, даже пройдя до конца.
…Ибо путь бесконечен.
