— Дай сюда лампу, — сказала она. — Или нет, лучше поставь ее на фисгармонию. Я хочу поиграть.
Тодорана поставила лампу и тихонько вышла, а Неда села за фисгармонию и взяла несколько аккордов. Итальянские песни опять зазвучали в ее душе. И в хаосе звуков робко пролегла светлая дорожка. Как солнечный луч, пробившись сквозь тучи, как улыбка, за которой скрыто страдание... «О чем я думаю, какие слова повторяю? Ведь это же из песни. Опять из тех песен. Как там было? Come raggio di sol mite e sereno... Да, так!»
Неда лихорадочно переворошила ноты, уронила их на пол, нашла
Come raggio di sol mite e sereno
sovra placidi flutti si riposa,
mentre del mare nel profondo seno
sta la tempesta ascosa…
Cosi riso talor gaio e pacato
di contento di gioia un labbro infiora,
mentre nel suo segreto il cor piagato
s’angosia e si martora.[28]
Как раздвоилась ее жизнь! Она чувствовала, что запутывается все больше и больше и что конца этому не видно. Но почему? Почему же, ведь она помолвлена! Ведь она ни за что не позволит себе поступить
— Господи! — шептала она. — Что же мне теперь делать? Что?..
Она умолкла, перестала петь и опустила на колени руки. В комнате сгущался сумрак, и дорогая мебель, которой так гордились ее близкие, теперь, казалось, преграждала ей все выходы... «Хорошо, что он уезжает», — сказала она себе, словно в отъезде Андреа и был выход, которого она искала, и стала машинально перелистывать ноты. Ей просто была необходима какая-то деятельность. Она отрезвила ее. С суровой решимостью Неда вспомнила, что, прежде чем Андреа уедет, она должна сообщить ему все, что узнала у Леандра...
Она встала. Опять подошла к окну. Отворила его. У соседей по-прежнему было темно. И во дворе ни души. Она уже хотела уйти, но вдруг как раз напротив тоже открылось окно и в нем обрисовалась мужская фигура. Красный огонек папиросы описал в воздухе дугу, поднялся к лицу.
— Вот и снова увиделись! — долетел до нее голос.
— Андреа! — тихо позвала она.
Но тотчас же внизу скрипнула дверь и раздались шаги. Кто-то выходил из дома.
— Ты что-то сказала? — спросил Андреа, так далеко высунувшись из окна, словно собирался выскочить.
— Важные новости, — прошептала она.
Отсюда ей нельзя было с ним говорить. Могли услышать внизу Брат или турок.
— Говори, говори же!
Она заколебалась, а затем, приложив руки воронкой ко рту, тихо сказала:
— Выйди к задней калитке!
— Не слышу. Повтори!
— Выйди к старому колодцу!
Рукой с папиросой он сделал знак, что понял. Неда закрыла окно, в смятении огляделась вокруг и бросилась вниз по лестнице. Но тут же столкнулась с Филиппом.
— А, это ты! Ну, что нового? — спросил он.
Неда недовольно отметила, что он зол. «Значит, Маргарет ушла с турком!» — мелькнуло у нее в голове, но прежнего сочувствия к брату у нее уже не было.
— Ты куда это так поздно?
— Никуда. Я погуляю во дворе.
— Сумасшедшая. В такой холод!
— Да, — сказала она тихонько и рассмеялась. — А может быть, я и правда сумасшедшая!..
Андреа кинулся вниз по темной лестнице, споткнулся, пробежал по коридору, выскочил во двор и тут увидел Климента, закрывавшего за собой ворота. Луна выплыла из-за тучи, снег блестел; испуганная кошка метнулась в сторону и скрылась на заднем дворе.
— Пошли в дом. Я тебе кое-что расскажу.
— О нашем деле?
— Не совсем. Пойдем, узнаешь!
Андреа посмотрел на окна соседей. Неда, возможно, еще не успела выйти, подумал он и сказал:
— И у меня есть новость. Большая!
— Что такое? — встрепенулся Климент.
— Тот, кого сюда ждут, сам Сулейман-паша!
— Главнокомандующий? Ты уверен? От кого ты узнал?
Андреа немного помолчал, а потом ответил резко:
Климент удивленно вгляделся в лицо брата. В лунном свете оно казалось совсем белым, только черные глаза жарко горели и весь он излучал какое-то беспокойство и нетерпение.
— А насчет подкреплений тебе не удалось узнать? — спросил Климент.
— И подкрепления прибудут.
— Сколько дивизий?
— Я не мог узнать. Во всяком случае, большие подкрепления.
— Это действительно важная новость. Надо любой ценой передать им ее, Андреа! Слушай, мы сегодня же должны решить, как это сделать.
— Решать нечего, я уже выправил подорожную!
— Когда ты успел?
— Утром. Завтра уезжаю!
— Нечего торопиться! — сказал раздраженно Климент. — Пошли, в доме поговорим.
— Я же сказал: иди, я приду!
Андреа опять посмотрел на окна Задгорских. За гардиной мелькнул чей-то силуэт. Наверное, Филипп. А где она? Уже вышла?
— Да иди же, — сказал он еще раз брату и быстро повернул за угол дома.
Климент что-то сказал ему вслед — то ли спросил о чем-то, то ли выразил свое удивление, но Андреа его не слышал. Он перебежал через заснеженный двор к темной каменной ограде, к той калитке, которую давно уже никто не открывал. Откинул крючок и вышел к старому колодцу между двумя дворами. Прежде им сообща пользовались Задгорские и Будиновы. Это было уединенное, отгороженное дощатым забором место. У освещенного луной высокого журавля стояла темная неподвижная фигура. Он сам не заметил, как очутился рядом с ней.
— Я тебя позвала... было необходимо... ведь ты хотел... — зашептала Неда, чувствуя, что теряет силы от охватившего ее волнения.
Она подняла на него глаза, и он увидел в них луну, звезды, все небо. Андреа наклонился к ней. Обжег ее своим дыханием.
Она с трудом выговорила:
— Ты завтра уезжаешь. Так вот в дополнение...
Он вдруг ее обнял. Припал губами к ее губам, стал осыпать поцелуями. Она растерялась, попыталась высвободиться.
— Нет, нет, — шептала она, задыхаясь и отворачиваясь. — Как ты смеешь? Уходи! Зачем?
Но, обезумевший от страсти, он снова находил ее губы, сжимал до изнеможения в объятиях, пока она