Когда они расставались и Андреа сказал «прощай», а Неда ответила ему «до свидания», казалось, каждый вложил в прощальные слова какое-то значение. Весь день Андреа думал только о ней и, сидя у окна в кофейне хаджи Данчо, поджидал ее возвращения. Она приехала уже под вечер в фаэтоне вместе с женихом, веселая, оживленная, может быть, все позабывшая. Он поклонился ей издали, словно говоря: «Ну вот! Как будто ничего и не было!» Она ответила сдержанным кивком и отвернулась, продолжая разговор с Леге. Андреа спросил себя с насмешкой: «А разве действительно что-то было?» Он не смог ответить и почувствовал себя униженным. Сунув по привычке руки в карманы, он пошел домой.

Андреа был прав. Неда про него забыла. В бараке она была смущена, у Позитано — глубоко взволнованна, по дороге из одного консульства в другое — пристыжена и недовольна собой, и, наконец, пришла в полное смятение от всего пережитого, когда встретивший их Леге настоял, чтобы она осталась с ними обедать. За столом, когда заговорили о новых главах книги, которую писал Леге, она успокоилась.

Как во всей работе «О нравах населения Оттоманской империи», которую Неда хорошо знала, так и в последних главах, которые он прочитал, сразу же чувствовался добросовестный исследователь, старавшийся не только все видеть, но и размышлять об окружавшей его жизни. Его проницательность и гуманная философия, всегда воодушевлявшая Неду, ощущались на каждой странице.

В фаэтоне она и провожавший ее Леге опять заговорили о новых главах его книги. Неда высказала свое откровенное мнение — восторженное и вместе с тем критическое.

Она так увлеклась, что ответила на поклон Андреа рассеянно (а ему показалось, что сдержанно) и продолжала говорить с консулом. Но в следующее же мгновение она опомнилась и слова застряли у нее в горле. Все до последней мелочи встало перед ее глазами. И пережитые волнения, стыд и страх предательски отразились на ее лице. Леге, почувствовав в ней перемену, с удивлением на нее посмотрел.

— Что с вами?

— Ничего. Впрочем...

У нее мелькнула спасительная догадка... Может быть, Андреа дожидался ее ради тех сведений, которые она не принесла ему утром? «Да, да! — ухватилась она за эту возможность. — Он решил, что я уже все узнала... В сущности, я и собиралась это сделать, именно поэтому я сказала ему “до свидания”... Он так меня и понял и теперь ждет», — лихорадочно соображала она, в то время как Леге не сводил с нее удивленных глаз.

— О чем вы задумались, дорогая? — продолжал настаивать Леге.

— Я думала... В сущности, все, о чем мы с вами говорим, возможно, уже утратило смысл...

— Как утратило смысл? Я вас не понимаю!

— Ну да! — сказала она оживленно, так повернув голову, что краешком глаза сумела проследить за Андреа, который шел к своему дому. — Если события будут развиваться так, как мы говорили вчера вечером, тогда действительно все теряет смысл!

— Но о чем вы? Вчера вечером... Да вчера была наша помолвка! О моей книге и речи не заходило!

Она рассмеялась, быстро наклонилась к нему и ласково взяла его за руку.

— А о Сулейман-паше мы говорили, не правда ли? — спросила она лукаво, с хладнокровным расчетливым кокетством, на которое до недавнего времени не сочла бы себя способной и которое сейчас с тревогой воспринимала как начало своего падения.

— О Сулейман-паше? Мне это и в голову не пришло! Вы шутите?

— Напротив, Леандр!

— Но что общего между турецким главнокомандующим и моим скромным трудом?

— Предстоят такие события, Леандр! Возможно, такие ужасы, которые даже вообразить трудно.

— Но вам, дорогая, не следует беспокоиться! Ведь вы же будете со мной, в консульстве. Моя страна нейтральна.

Она остановила его жестом, боясь, что он уведет разговор в сторону.

— Вчера вечером мы говорили... Впрочем, вы сами начали, Леандр!

— Неужели?

— Вы сказали, что вместе с Сулейманом прибудут подкрепления.

— И большие! Несколько дивизий, артиллерийские части... И вообще они собираются сделать Софию...

— А сколько дивизий?

Она себя выдала и, почувствовав это, покраснела до ушей.

— Меня радует ваш интерес, — ответил он, улыбаясь, не скрывая своего удивления. — Я не думал...

Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Ну, раз так... — Она хотела сказать: «Раз вы мне не доверяете», — но ей стало стыдно, и она пролепетала: — Если вы считаете это какой-то особенной тайной, которую я не должна...

— Я пошутил, — успокоил он ее. — Как у вас могла появиться такая мысль? Я сказал это просто потому, что не вижу причины...

— Нет, в таком случае не говорите мне ничего.

— Но я еще вчера вечером хотел... И уже начал! А потом разве мы с вами не одно целое? — добавил он. И теплота его голоса смутила ее еще больше. — Эти цифры, правда, исходят от Сен-Клера, а он всегда говорит не без задней мысли. Поэтому не следует ему во всем верить. Он, например, утверждает, что ожидается четыре пехотные дивизии.

— Четыре?..

Эта цифра показалась ей очень маленькой.

— Да, это значит целая армия!

— Когда же их ожидают?

— Скоро! До конца года. Ноябрь уже на исходе, значит, через месяц. Прибудут и свежие части, но преимущественно переброшенные с Русенского театра военных; действий... Через Варну до Константинополя морем, а потом по железной дороге.

— И это все? — прошептала она с облегчением.

— Нет! — сказал он смеясь и, когда фаэтон делал поворот, наклонился к ней. — Теперь я уже чувствую необходимость быть исчерпывающим. Пехотным войскам, разумеется, будут приданы и артиллерийские части. Кроме того, Сен-Клер уверяет, что в Салониках уже высажена целая кавалерийская бригада...

Она слушала его, повторяя в уме цифры, имена и ужасно боясь что-нибудь забыть. А Леге продолжал перечислять, какие военные обозы прибыли, какие ожидаются (это были уже его собственные сведения), делая это настойчиво, педантично, с плохо скрытой обидой в голосе и улыбкой в лице, которая говорила: «От вас я ничего не скрываю!» Но он был убежден, что Неда вообще не интересуется всеми этими жестокими подробностями, что она непрактична и что в душе у нее только возвышенные чувства, — такой он ее видел и такой ее любил.

Неда долго не могла прийти в себя и после того, как они расстались. Она поднялась наверх, в залу. Тяжело ступая, за ней топала Тодорана и басила ей вслед:

— Ты не голодна? Принести тебе чего-нибудь покушать, а?

— Я не голодна. Отец дома? А дедушка?

— Дед твой ведь в Ташкесен уехал! Нынче вечером его и не жди! А отец дома. Он внизу разговаривает с мериканкой. И бей там, вчерашний, пропади он пропадом. Ты к ним не ходи, голубка, ладно?

— Я не пойду! — сказала Неда и, подойдя к окну, отдернула тюлевую гардину.

У соседей в зале было темно. И в комнате Андреа тоже.