была отворена, — не бол?е какъ на ширину волоса, но все же отворена, и это было въ первый разъ. Въ углубленіи мерцала лампа, бросавшая тусклый св?тъ на окружающіе предметы, Первымъ побужденіемъ робкой д?вушки было удалиться назадъ, и она уступила этому побужденію. Ея вторая мысль — воротиться и войти въ кабинетъ. Не зная, на что р?шиться, она н?сколько минутъ простояла неподвижно на л?стничной ступени.

Наконецъ, второе побужденіе одержало верхъ надъ ея колебаніемъ. Лучъ св?та, пробивавшійся черезъ отверстіе и падавшій тонкою нитью на мраморный полъ, св?тилъ для нея лучемъ небесной надежды. Она воротилась, и почти сама не зная, что д?лаетъ, но инстинктивно побуждаемая однимъ и т?мъ же чувствомъ, ухватилась дрожащими руками за половинки пріотворенной двери и… вошла.

Ея отецъ сид?лъ за столомъ въ углубленіи кабинета. Онъ приводилъ въ порядокъ бумаги и рвалъ ненужные листы, упадавшіе мелкими клочьями къ его ногамъ. Дождевыя капли барабанили въ огромныя стекла передней комнаты, гд? такъ часто онъ наблюдалъ б?днаго Павла, еще младенца. Пронзительный в?теръ завывалъ вокругъ всего дома.

Но ничего не слыхалъ м-ръ Домби. Онъ сид?лъ, погруженный въ думу, съ глазами, неподвижно устремленными на столъ, и глубока была его дума, такъ глубока, что едва ли бы могла пробудить его походка бол?е тяжелая, ч?мъ легкая поступь робкой д?вушки. Однако-жъ лицо его обратилось на нее, суровое, постное, мрачное лицо, которому догоравшая лампа сообщала какой-то дикій отпечатокъ. Угрюмый взглядъ его принялъ вопросительное выраженіе.

— Папа! папа! — поговори со мной, милый папа!

При этомъ голос? онъ вздрогнулъ и быстро вскочилъ со стула. Флоренса остановилась подл? него съ распростертыми руками, но онъ отступилъ назадъ.

— Чего теб? надобно? — сказалъ онъ суровымъ тономъ, — зач?мъ ты пришла сюда? что тебя напугало?

Если что ее напугало, такъ это было лицо, обращенное на нее. Любовь, пылаюшая въ груди его молодой дочери, леден?ла передъ этимъ взглядомъ: она стояла и смотр?ла на ыего, какъ мраморный истуканъ.

И не видн?лось на этомъ лиц? ни мал?йшихъ сл?довъ н?жности или состраданія, не искрилось на немъ проблеска отеческой любви, участія или чего-нибудь похожаго на раскаяніе! Но была однако-жъ какая=то перем?на на этомъ лиц?. Прежнее равнодушіе и холодное принужденіе уступили чему-то м?сто; но чему именно, — Флоренса и догадывалась и не см?ла догадываться. Но она вид?ла, или, точн?е, чувствовала эту перем?ну безъ словъ и безъ имени, и физіономія отца бросала т?нь на ея чело.

Какъ? Неужели онъ вид?лъ въ ней свою счастливую соперницу въ любви сына, и досадовалъ, что она жива и здорова! Неужели дикая ревность и чудовищная гордость отравили сладкія воспоминанія, при которыхъ б?дное дитя могло бы сд?латься дороже и мил?е для его сердца! Возможно ли, чтобы мысль о сын? придавала горечь его взгляду, обращенному на единственную дочь, цв?тущую красотою, полную счастливыхъ надеждъ въ начинающейся весн? своей жизни?

Флоренса не задавала себ? такихъ вопросовъ, но любовь безнадежная и отвергнутая им?етъ зоркіе глаза, a надежда замерла въ ея сердц?, когда она устремила неподвижный взоръ на лицо отца.

. — Я спрашиваю, Флоренса, чего ты испугалась? Что тебя заставило сюда придти?

— Я пришла, папа…

— Противъ моей воли. Зач?мъ?

Флоренса вид?ла — онъ зналъ зач?мъ. Яркими буквами пламен?ла его мысль на дикомъ и угрюмомъ чел?. Жгучею стр?лой впилась она въ отверженную грудь, и… вырвала изъ нея бол?зненный, протяжный, постепенно-замиравшій крикъ страшнаго отчаянія!

Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядующіе годы! Крикъ его дочери исчезъ и замеръ въ воздух?, но не исчезнетъ онъ и не замретъ въ тайник? его души. Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущіе годы!

Онъ взялъ ее за руку холодно и небрежно, едва дотрогиваясь до ея пальцевъ. Потомъ съ зажженною св?чею въ другой рук? онъ новелъ ее къ дверямъ.

— Ты устала, — сказалъ онъ, — теб? нуженъ покой. Вс?мъ намъ нуженъ покой, Флоренса. Ступай. Теб?, видно, пригрезилось.

Да, пригрезилось. Но теперь эти грёзы прошли, и она чувствовала, что он? никогда бол?е не возвратятся.

— Я посв?чу теб? зд?сь на л?стниц?. Весь домъ наверху теперь твой, — сказалъ отецъ тихимъ голосомъ, — ты теперь полная хозяйка, Доброй ночи.

Закрывъ лицо руками, она зарыдала и едва могла проговорить:

— Доброй ночи, милый папа!

Взбираясь по л?стниц?, она еще разъ оглянулась наэадъ, какъ будто хот?ла воротиться, какъ будто над?ялась, что отецъ позоветъ ее. Но это была мгновенная и совс?мъ безотрадная надежда. Отецъ продолжалъ стоять внизу, безъ движенія и безъ словъ, до т?хъ поръ, пока не скрылась въ темнот? его дочь и не затихъ шорохъ ея платья.

Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущіе годы! Проливной дождь крупными каплями падалъ на кровлю, в?теръ дико завывалъ вокругъ пустыннаго дома, — дурные признаки! Да, припомнитъ это м-ръ Домби въ грядущіе годы!

Посл?дній разъ какъ онъ наблюдалъ ее съ этого же м?ста, она взбиралась на л?стничныя ступени съ его сыномъ на рукахъ. Это воспоминаніе не растрогало его души, не расшевелило его сердца. Онъ вошелъ въ комнату, заперъ дверь, с?лъ на кресло и заплакалъ о своемъ сын?… но дочь для него не существовала.

Вм?сто того чтобы спать, Діогенъ стоялъ на караул? y своего поста и съ тревожнымъ нетерп?ніемъ дожидался отсутствующей хозяйки.

— О, Діогенъ, милый Діогенъ! полюби меня ради его.

Но Діогенъ уже любилъ ее вс?мъ сердцемъ своимъ и вс?ми собачьими способностями не ради чего другого прочаго, a ради собственной особы, и сп?шилъ, какъ могъ, выразить свои в?рноподданническія чувства. Онъ началъ прыгать и кривляться на вс? возможныя манеры и въ заключеніе, поднявшись на заднія ноги, зацарапалъ дюжими когтями половинки дверей, между т?мъ какъ хозяйка его уже спала и вид?ла во сн? группу розовыхъ д?тей, ласкаемыхъ отцомъ. Наконецъ, выбившись изъ силъ, Діогенъ отъ досады скомкалъ свою постель въ подушку и разлегся вверхъ ногами на голыхъ доскахъ во всю длину своей привязи. Въ этомъ положеніи онъ направилъ глаза на дверь спальни и замигалъ самымъ неистовымъ образомъ. Посл? этой прод?лки онъ заснулъ, и во сн? ему пригрезился его непримиримый врагъ, который, какъ сл?дуетъ, былъ встр?ченъ громкимъ и храбрымъ лаемъ.

Деревянный мичманъ, сторожившій входъ въ магазинъ мастера вс?хъ морскихъ инструментовъ, отверд?лый, жестокосердый мичманъ, смотр?лъ съ величайшимъ хладнокровіемъ на отъ?здъ Вальтера даже въ тотъ роковой вечеръ, когда въ посл?дній разъ его присутствіе оживляло тихую бес?ду въ маленькой гостиной. Погруженный въ ученыя разысканія, съ квадрантомъ вокругъ чернаго сучковатаго глаза, онъ гордо выставлялъ на показъ свои чертовски щеголеватые штаны и, по-видимому, не обращалъ никакого вниманія на суеты и треволненія житейскаго моря, поднимаемаго бурею напастей. Обстоятельства, самовластно управляющія судьбою смертныхъ, им?ли надъ нимъ очень ограниченную власть. Сухой день покрывалъ его пылью, туманный — ваксилъ сажей, мокрый — наводилъ яркій лоскъ на его мундиръ, a