Ваятель подаетъ ему бумагу и указываетъ циркулемъ на слова: 'любимое и единственное дитя'.
— Кажется, сэръ, тутъ должно бы стоять: 'сынъ'?
— Вы правы. Такъ точно. Поправьте.
Отецъ ускоряетъ шаги и садится въ карету. Когда три его спутника заняли свои м?ста, его лицо покрылось воротникомъ шинели, и никто уже не видалъ его въ тотъ день. Онъ первый выходитъ изъ кареты и посп?шно удаляется въ свою комнату. Прочіе его товарищи — м-ръ Чиккъ и два врача — идутъ наверхъ въ гостиную, гд? ихъ принимаютъ миссъ Токсъ и м-съ Чиккъ. Но что теперь д?лается во второмъ этаж? въ запертой комнат?, какія мысли волнуются въ голов? сироты-отца, какія чувства или страданія сокрушаютъ его сердце, — никто не знаетъ.
Внизу подъ л?стницей, въ огромной кухн?, поговариваютъ, что 'теперь какъ будто воскресенье', и, однако-жъ, странно: по улицамъ народъ кишитъ въ будничномъ плать? и будничная д?ятельность во всемъ разгар?. Не гр?шно ли это? Не преступно ли? Сторы на окнахъ вздернуты, ставни открыты, и кухонная компанія съ комфортомъ зас?даетъ за бутылками, которыя откупориваются съ н?которымъ эффектомъ, какъ на пиру. Вс? пребываютъ въ благочестивомъ расположеніи духа и чувствуютъ наклонность къ назиданію. М-ръ Таулисонъ восклицаетъ съ глубокимъ вздохомъ: 'Горе намъ гр?шнымъ, аще не исправимся!' на что кухарка съ глубокимъ вздохомъ отв?тствуетъ: 'Богъ в?даетъ, исправимся ли. Велики щедроты твои, Господи, и долготерп?нію твоему н?сть пред?ла!' Вечеромъ м-съ Чиккъ и миссъ Токсъ принимаются за шитье. Вечеромъ также м-ръ Таулисонъ выходитъ за ворота погулять вм?ст? съ горничною, которая еще не обновляла своей траурной шляпки. Они бродятъ очень н?жно по глухимъ переулкамъ, и Таулисонъ изъявляетъ непреложное нам?реніе остепениться и торговать огурцами на Оксфордскомъ рынк?.
Уже давно въ обители м-ра Домби не наслаждались такимъ глубокимъ и безмятежнымъ сномъ. Утреннее солнце, возстановляетъ обычную д?ятельность, и еще разъ приводитъ въ прежній порядокъ. Розовыя д?ти изъ противоположнаго дома выб?гаютъ на улицу и катаютъ обручи. Въ церкви великол?пная свадьба. Каменщикъ насвистываетъ веселую п?сню, выдалбивая на мраморной доск?: П-а-в-е-л-ъ.
И неужели въ этомъ мір?, столько д?ятельномъ, столько суетливомъ, потеря слабаго созданія можетъ въ чьемъ-нибудь сердц? произвести пустоту, столько широкую и глубокую, что только широта и глубина безпред?льной в?чности можетъ ее наполнить! Флоренса въ своей душевной скорби, могла бы отв?чать:
— Милое дитя, — сказала м-съ Чиккъ, считавшая своей непрем?нной обязанностью давать наставленія, соотв?тствующія случаю, — когда ты доживешь до моихъ л?тъ…
— То есть, когда наступитъ полный расцв?тъ вашей жизни, — зам?тила миссъ Токсъ.
— Тогда ты узнаешь, — продолжала м-съ Чиккъ, ласково пожимая руку пріятельницы въ благодарность за дружеское поясненіе, — узнаешь, моя милая, что всякая печаль безполезна, и что мы обязаны покоряться вол? Божіей. Погоревала, поплакала, — да и довольно. Пора перестать.
— Постараюсь, тетенька, — отв?чала Флоренса рыдая.
— Очень рада отъ тебя слышать это, — сказала м-съ Чиккъ. — Милая наша миссъ Токсъ… a никто, конечно, не станетъ сомн?ваться въ ея ум?, здравомысліи, проницательности…
— Ахъ, милая Луиза, вы скоро сд?лаете меня гордою, — сказала миссъ Токсъ.
— Несравненная наша миссъ Токсъ объяснитъ теб? и подтвердитъ собственнымъ опытомъ, что мы призваны въ сей міръ д?лать усилія. Въ этомъ наше назначеніе и природа всегда требуетъ отъ насъ усилій. Если бы какой-нибудь ми… ахъ, милая Лукреція, я забыла это слово. Мими…
— Мистицизмъ? — подсказала миссъ Токсъ.
— Фи! какъ это можно! Что за мистицизмъ! Вотъ такъ на язык? и вертится, a невспомню. Ми…
— Миротворецъ?
— Ахъ, Лукреція, что это y васъ за мысли? Къ чему намъ миротворецъ? Мы кажется ни съ к?мъ не ссорились. Мимимизантропъ, — насилу вспомнила! Если бы какой-нибудь мизантропъ предложилъ въ моемъ присутствіи вопросъ: 'Для чего мы родимся?' — я бы не задумавшись отв?чала: — 'Для того, чтобы д?лать усилія'.
— Правда, — сказала миссъ Токсъ, пораженная оригинальностью мысли, — совершенная правда!
— Къ несчастью, — продолжала м-съ Чиккъ, — прим?ръ y насъ передъ глазами. Мы им?емъ причины думать, дитя мое, что вс? эти ужасныя несчастія не обрушились бы на нашу фамилію, если бы во время было сд?лано потребное усиліе. Никто въ св?т? не разув?ритъ меня, — продолжала д_о_б_р_a_я т_е_т_у_ш_к_а съ р?шительнымъ видомъ, — что если бы б?дная Фанни сд?лала усиліе, котораго отъ нея требовали, нашъ малютка получилъ бы отъ природы кр?пкое т?лосложеніе.
На минуту м-съ Чиккъ углубилась въ созерцаніе прошедшаго, настоящаго и будущаго, возвела очи свои къ небу, испустила глубокій вздохъ и продожала:
— Поэтому, Флоренса, теб? сл?дуетъ теперь вооружиться всею твердостью духа. Докажи намъ, милая, что ты способна къ н?которому усилію. Эгоистическая печаль съ твоей стороны могла бы еще больше разстроить твоего б?днаго папашу.
— Милая тетенька, — воскликнула Флоренса, съ живостью становясь передъ нею на кол?ни, чтобы смотр?ть ей прямо въ лицо, — говорите мн? о папеньк?, сд?лайте милость говорите, больше и больше, не въ отчаяніи ли онъ?
Это восклицаніе чрезвычайно растрогало миссъ Токсъ. Быть можетъ, показалось ей, что сердце отверженнаго дитяти проникалось трогательнымъ участіемъ къ страдающему отцу или она увид?ла пламенное желаніе обвиться около сердца, переполненнаго н?жностью къ ея умершему брату, или просто ее поразилъ отчаянный вопль заброшеннаго сиротливаго д?тища, для котораго теперь весь міръ превращался въ мрачную и безлюдную пустыню, какъ бы то ни было, только миссъ Токсъ, при взгляд? на д?вушку, стоящую на кол?няхъ, пришла въ трогательное умиленіе. Забывая величіе м-съ Чиккъ, она погладила Флоренсу по головк? и, отворотившись назадъ, испустила обильный потокъ горьчайшихъ слезъ, не дожидаясь на этотъ разъ предварительныхъ наставленій отъ своей премудрой руководительницы.
Что всего удивительн?е, даже м-съ Чиккъ, дама съ твердымъ и возвышеннымъ характеромъ, потеряла при этомъ присутствіе духа и пребыла безмолвною, взирая на прекрасное юное лицо, исполненное невыразимой н?жности и состраданія. Вскор?, однако-жъ, она совершенно оправилась и, возвышая голосъ, — a изв?стно, что возвысить голосъ и возвратить присутствіе духа одно и то же — продолжала свою р?чь съ важнымъ достоинствомъ:
— Флоренса, милое дитя мое, твой б?дный папаша по временамъ бываетъ очень страненъ, и спрашивать меня о немъ почти все равно, что спрашивать о такомъ предмет?, котораго я, право, не понимаю. Кажется, никто больше меня не им?етъ надъ нимъ власти, и при всемъ томъ въ посл?днее время онъ очень мало говорилъ со мною. Я вид?ла его раза два или три, да и то мелькомъ, все равно, что вовсе не вид?ла, потому что его кабинетъ постоянно закрытъ. Я сказала твоему пап?: — 'Павелъ!' — я именно такъ выразилась. — 'Павелъ! почему бы теб?, мой другь, не принять чего-нибудь возбудительнаго?' A твой папа отв?чалъ: 'Луиза, пожалуйста оставь меня. Мн? ничего не нужно. Мн? очень хорошо и одному'. Если бы завтра, Лукреція, допросили меня передъ судомъ, я бы поклялась, что онъ произнесъ именно эти слова.
Миссъ Токсъ выразила свое удивленіе сл?дующимъ изреченіемъ:
— Вы, милая Луиза, всегда поступаете методически.
— Короче сказать, моя милая, между мной и твоимъ папашей до нын?шняго дня ничего не произошло, такъ-таки р?шительно ничего. Когда я напомнила ему, что сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ прислали къ намъ очень пріятное письмо… Ахъ, Боже мой! какъ леди Скеттльзъ любила нашего ангельчика! — куда д?вался мой платокъ?
Миссъ Токсъ вынула изъ ридикюля и подала карманный платокъ.
— Чрезвычайно пріятное письмо. Они принимаютъ въ насъ самое искреннее участіе и просятъ тебя, Флоренса, къ себ?. Для тебя нужно теперь развлеченіе, моя милая. Когда я сказала твоему папаш?, что я и миссъ Токсъ собираемся домой, онъ только махнулъ рукой; a потомъ, на мой вопросъ: не будетъ ли съ его стороны препятствій къ твоему вы?зду? онъ отв?чалъ: 'Н?тъ, Луиза, д?лай, что хочешь'.
Флоренса подняла на нее заплаканные глаза.
