но дурныхь матерей могутъ, въ свою очередь, сбиваться съ прямой дороги, но путь ихъ никогда не можетъ быть такъ гадокъ, какъ мой. Теперь все прошло. Все это представляется мн? какимъ-то сномъ, котораго теперь я не могу ни хорошенько вспомнить, ни отчетливо понять. И этотъ сонъ вид?лся мн? каждый день съ того времени, какъ вы начали сид?ть зд?сь и читать для меня. Пересказываю его вамъ, сколько могу помнить. Не потрудитесь ли вы еще почитать для меия?

Гэрріетъ тихонько отстранила свою руку, чтобы открыть книгу, но Алиса удержала ее опять.

— Вы не забудете моей матери? Я простила ей все, въ чемъ, по моему, она виновата. Я знаю, что она прощаеть меня и слишкомъ тужитъ обо мн?. Вы не забудете ея?

— Никогда, Алиса!

— Еще минуту. Положите мою голову такъ, чтобы я могла на вашемъ добромъ лиц? вид?ть слова, которыя вы станете читать.

Гэрріетъ исполнила ея желаніе и принялась читать, Она читала ей ту книгу, въ которой недужный, страждущій, удрученный челов?къ всегда находитъ ут?шеніе и в?чную отраду для изнуреннаго духа. Она читала, какъ одна женщина, сл?пая, хромая, прокаженная, оскверненная всякими недугами души и т?ла, получила прощеніе и такую награду, которой не отниметъ отъ нея никакая челов?ческая сила.

— Завтра поутру, Алиса, — сказала Гэрріетъ, закрывая книгу, — я приду какъ можно раньше.

Св?тлые глаза сомкнулись на минутку, но при этихъ словахъ открылись опять. Алиса съ набожнымъ благогов?ніемъ поц?ловала руку своей благод?тельницы.

Т? же св?тлые глаза сл?дили за нею къ дверямъ. Въ ихъ блеск? и на спокойномъ лиц? промелькнула прощальная улыбка.

Глаза сомкнулись и уже больше не открывались никогда. Она положила свою руку на грудь, произнесла священное имя Того, житіе котораго ей читали, и жизнь сб?жала съ ея лица, подобно исчезающему св?ту.

На м?ст?, гд? была Алиса, лежалъ бездыханный трупъ.

Опять перем?ны въ большомъ дом?, на длинной скучной улиц?, гд? Флоренса проводила свое одинокое д?тство. Это все тотъ же огромный домъ, надежный оплотъ противъ непогоды и в?тровъ, безъ проломовъ на кровл?, безъ разбитыхъ оконъ, безъ продавленныхъ ст?нъ, но т?мъ не мен?е онъ — развалина, и крысы б?гутъ изъ него.

Сначала м-ръ Таулисонъ и компанія никакъ не хотятъ в?рить злой молв?, которая расиространяется вокрутъ нихъ. Кухарка говоритъ р?шительно и прямо, что подорвать нашъ кредитъ, благодаря Бога, не такъ легко, какъ другихъ богачей, a м-ръ Таулисонъ положительно утверждаетъ, что, пожалуй, станутъ посл? этого болтать, будто подорвался англійскій банкъ или взлет?ли на воздухъ вс? сокровища лондонской башни. Но скоро приходитъ газета, и съ нею м-ръ Перчъ, въ сопровожденіи своей почтенной супруги, которая пришла на кухню покалякать и провести пріятный вечеръ.

Какъ скоро темное д?ло было приведено въ изв?стность, м-ръ Таулисонъ главн?йшимъ образомъ безпокоился насчетъ убытка и полагалъ, что онъ круглымъ числомъ простирается, по крайней м?р?, до сотни тысячъ фунтовъ. М-ръ Перчъ уб?жденъ, съ своей стороны, что, пожалуй, не покрыть его и сотнею тысячъ фунтовъ. Женщины, подъ предводительствомъ м-съ Перчъ и кухарки, часто съ благогов?йнымъ удовольствіемъ повторяютъ: 'Сотня тысячъ фунтовъ!' — какъ будто передъ ихъ глазами лежали самыя деньги. Горничная, не спуская глазъ съ м-ра Таулисона, изъявляетъ желаніе им?ть хотя бы сотую часть этого капитала, чтобы наградить имъ любимаго челов?ка. М-ръ Таулисонъ, проникнутый, какъ изв?стно, непримиримою ненавистью къ иностранцамъ, держится того мн?нія, что достанься эти деньги какому- нибудь сухопарому французу, онъ бы не зналъ, бестія, что съ ними д?лать, разв? только профинтилъ бы ихъ на усы и свою треклятую бороденку. При этомъ горькомъ сарказм? горничная хохочетъ до упаду и удаляется на св?жій воздухъ.

Скоро, однако, она возвращается опять, ибо кухарка, издавна пользовавшаяся репутаціею расторопной и умной дамы, говоритъ, что теперь-то собственно имъ надо держаться другъ друга, — не такъ ли, Таулисонъ? — В?дь еще неизв?стно, скоро ли имъ придется разойтись на вс? четыре стороны.

— Мы вид?ли, — продолжаетъ кухарка, — въ этомъ дом? похороны, вид?ли свадьбу и при насъ же скрылись эти б?глянки. Пусть не говорятъ о насъ добрые люди, что мы не могли ужиться въ это несчастное время. Станемъ жить по-прежнему тише воды, ниже травы, не вынося соринки изъ этого дома, не такъ ли, Таулисонъ?

М-съ Перчъ приведена въ трогательное умиленіе этой р?чью и открыто зам?чаетъ, что кухарка — настоящій ангелъ. М-ръ Таулисонъ отв?чаетъ, что онъ, съ своей стороны, всего мен?е способенъ противор?чить такимъ благороднымъ чувствамъ, и въ доказательство… онъ беретъ горничную за руку, шепчетъ ей н?сколько словъ и, становясь съ этой юной леди среди комнаты, торжественно изв?щаетъ всю кухонную компанію, что онъ и она р?шились, наконецъ, сочетаться законнымъ бракомъ и завести на Оксфордскомъ рынк?, въ травяномъ ряду, свою собственную лавку, куда въ свое время будутъ им?ть честь покорн?йше просить вс?хъ своихъ старыхъ знакомыхъ. Это объявленіе принято съ превеликимь восторгомъ, и м-съ Перчъ, прозирая душою въ будущее, торжественно шепчетъ на ухо кухарк?: 'Разведутъ д?вченокъ!'

Фамильное несчастіе, само собою разум?ется, въ этихъ нижнихъ слояхъ безъ пиршества обойтись не можетъ. На этомъ основаніи кухарка изготовляетъ для ужина два горячихъ блюда, a м-ръ Таулисонъ, для той же гостепріимной ц?ли, сочиняетъ раковый салатъ на огромномъ блюд?. Даже м-съ Пипчинъ, взволнованная этой р?дкой оказіей, звонитъ отчаянной рукой съ высоты своего покоя и посылаетъ сказать, чтобы ей подогр?ли къ ужину сладенькій пирожокъ и прислали на поднос? стаканъ кр?пкаго глинтвейну съ хересомъ пополамъ, такъ какъ она чувствуетъ себя н?сколько нездоровой.

Поговариваютъ насчетъ м-ра Домби, но весьма немного. Главный предметъ разсужденія состоитъ собственно въ томъ, смекалъ ли этотъ джентльменъ, какъ идутъ д?ла, и давно ли началъ подозр?вать, что ему не миновать банкротства. Кухарка выражаетъ свое мн?ніе такимъ образомъ:

— Я готова присягнуть, что онъ готовился къ этому ц?лые годы; и если сказать всю правду, его приказчикъ б?жалъ именно тогда, когда ужъ ничего нельзя было поправить.

Обратились къ м-ру Перчу, и вышло, что м-ръ Перчъ такихъ же мыслей. Зат?мъ предстоялъ другой, не мен?е важный вопросъ: что станетъ д?лать м-ръ Домби и выпутается ли кое-какъ изъ своей б?ды? Таулисонъ полагаетъ, что не выпутается, и основательно заключаетъ, что м-ръ Домби удалится въ какую- нибудь богад?льню, устроенную для джентльменовъ.

— Вотъ что! — восклицаетъ кухарка жалобнымъ тономъ. — Тамъ, в?роятно, y него будетъ маленькій садикъ, и онъ станетъ разводить весною сахарный горохъ!

— Именно такъ, — подтверждаетъ Таулисонъ, — притомъ, думать надо, его причислятъ къ разряду какихъ-нибудь братій.

— Вс? мы — братія, — говоритъ м-ръ Перчъ, выпивая свою рюмку.

— Только ужъ никакъ не с_е_с_т_р_і_я, — остроумно зам?чаетъ м-съ Перчъ, поглядывая съ лукавымъ видомъ на всю веселую компанію.

— Вотъ какъ падаютъ сильные міра сего! — воскликнула кухарха съ трепетнымъ благогов?ніемъ.

— Гордецы падали всегда и будутъ падать: туда имъ и дорога! — съ негодованіемъ говоритъ горничная, нев?ста м-ра Таулисона.

Нельзя было достойнымъ образомъ надивиться дружелюбію всей этой компаніи и тому твердому единодушію, съ какимъ она переносила ужасный ударъ судьбы. Но вдругъ неожиданно маленькая д?вочка, ремесломъ судомойка, разразилась сл?дующими словами:

— A что, если намъ не заплатятъ жалованья?

При этой выходк? вс? почтенные члены остались безъ языка, какъ будто невидимая сила поразила ихъ н?мотою. Кухарка оправилась первая.

— Какъ теб? не стыдно, — сказала она, — г обижать благородную фамилію, которая тебя кормитъ и