заключаетъ м-ръ Тутсъ, — это, разум?ется, сд?лано по глупости, ни больше, ни меньше, и въ такомъ случа? не изъ-за чего б?сноваться'. М-ръ Фидеръ совершенно согласенъ съ этимъ мн?ніемъ.

Впрочемъ, Фидеръ, какъ искренній другъ, удостаивается бол?е откровенныхъ объясненій съ т?мъ только, чтобы все оставалось между ними въ глубокой тайн?. Посл? двухъ-трехъ бокаловъ предлагается тостъ за здоровье миссъ Домби:

— Фидеръ! — воскликнулъ м-ръ Тутсь, — теб? никогда не понять благогов?йныхъ чувствъ, съ какими я предлагаю этотъ тостъ!

— О, да, любезный Тутсъ, — отв?чалъ м-ръ Фидеръ, — я очень хорошо понимаю тебя. Эти чувства всегда обращаются къ твоей чести!

И м-ръ Фидеръ кр?пко жметъ руку своего друга.

— Вотъ что, любезный Тутсъ, если теб? понадобится братъ, радушный, кровный братъ, готовый за тебя въ огонь и въ воду, ты знаешь, гд? найти такого брата. Два, три слова черезъ какого-нибудь пріятеля, и я весь къ твоимъ услугамъ. На этотъ разъ, любезный другъ, вотъ теб? мой искренній сов?тъ: выучись играть на гитар?, непрем?нно выучись. Женщины любятъ музыку и благосклонно смотрятъ на всякаго виртуоза. Это ужъ я знаю по собственному опыту.

Зат?мъ м-ръ Фидеръ, магистръ вс?хъ искусствъ, открываетъ тайну, что онъ им?етъ виды на Корнелію Блимберъ. И почему же не им?ть? Б?ды н?тъ никакой, что Корнелія носитъ очки: это даже къ ней очень идетъ. Ужъ докторъ довольно пожилъ на своемъ в?ку, хлопоталь, возился, и ему пора бы теперь сдать свое заведеніе въ надежныя руки; a кого, спрашивается, найдетъ онъ надежн?е Фидера и своей возлюбленной дочери?

— Мое мн?ніе то, — продолжалъ м-ръ Фидеръ, — какъ скоро умный челов?къ набилъ карманъ, на немь лежитъ непрем?нная обязанность передать свои д?ла. Ужъ лучше меня, признаться сказать, Блимберу не отыскать достойнаго преемника въ ц?ломъ св?т?. Ну, a если Корнелію взять въ руки, она будетъ чудесной женой. Это ясно, какъ день.

Въ отв?тъ на это, м-ръ Тутсъ импровизируетъ великол?пный панегирикъ Флоренс? Домби и таинственно намекаетъ, что онъ готовъ съ отчаянія разбить себ? черепъ. М-ръ Фидеръ говоритъ, что это было бы черезчуръ безразсудно, и, ут?шая закадычнаго друга, рисуетъ портретъ Корнеліи съ ея очками и другими учеными ирииадлежностями.

Такъ проводятъ вечеръ закадычные друзья. Когда наступила ночь, м-ръ Тутсъ провожаетъ домой м- ра Фидера и разстается съ нимъ y воротъ докторскаго дома. Но лишь только Тутсъ исчезъ, Фидеръ опять спускается внизъ и бродить одинъ по морскому берегу, обдумывая планы будущей жизни. И слышится ему въ говор? морскихъ волнъ, что д-ръ Блимберъ съ отверстыми объятіями, вручаетъ ему ученую Корнелію, и уже видитъ Фидеръ, какъ докторъ перед?льшаетъ свой домъ и окрашиваетъ его въ яркую краску. Вс? эти мечты до безконечности разн?живають классическое сердце Фидера, магистра вс?хъ искусствъ.

М-ръ Тутсъ равном?рно бродитъ взадъ и впередъ, любуется на футляръ, въ которомъ хранится его драгоц?нный брилліантъ, и въ плачевномъ состояніи духа взираетъ на окно, гд? мерцаетъ огонекъ, и гд?, думаетъ м-ръ Тутсъ, сидитъ Флоренса за ночной работой. Но ошибается Тутсъ. Флоренса давнымъ-давно покоится сладкимъ сномъ въ своей спальн?, и въ душ? ея стройно возникаютъ одна за другой минувшія сцены, отрадныя и вм?ст? грустныя для любящаго сердца. Комната, гд? мерцаетъ огонекъ, принадлежитъ м-съ Скьютонъ, выступившей теперь на ту же сцену, гд? н?когда страждущій мальчикъ закончилъ посл?дній актъ возникающей жизни. Ta же сцена разыгрывается и теперь, но какъ она противоположна прежней! Старуха не спитъ, старуха стонетъ и ворчитъ. Грязная и омертв?лая, она дико мечется на своемъ бол?зненномъ одр?, и подл? нея, въ ужас? отъ совершенн?йшаго равнодушія при взгляд? на предсмертныя муки, сидитъ Эди?ь. Что же говорятъ имъ морскія волны во мрак? ночной тишины?

— Каменная рука… огромная, страшная рука… Эди?ь, за что же она хочетъ поразить меня? Разв? ты не видишь, Эди?ь.

— Ничего н?тъ, матушка. Это лишь мечты вашего воображенія.

— Мечты, все мечты! Да посмотри сюда, будто ужъ ты ничего не видишь?

— Право, ничего н?тъ, матушка. Разв? я сид?ла бы такъ спокойно, если бы тутъ было что- нибудь.

М-съ Скьютонъ вздрагиваетъ и дико смотритъ на дочь.

— A зач?мъ ты такъ спокойна? Теб? ничего, все ничего. Вотъ она… воть опять эта страшная лапа, н?тъ, это не мечта! Мн? тошно на тебя смотр?ть, Эди?ь!

— Очень жаль, матушка.

— Жаль! Теб? всегда чего-нибудь жаль… да только не меня!

И съ этими словами она испускаетъ пронзительный вопль. Перебрасывая голову съ боку на бокъ, брюзгливая старуха еще разъ напоминаетъ о своихъ материнскихъ правахъ и распространяется о дочерней неблагодарности. Ей приходитъ на мысль другая несчастная мать, которую он? встр?тили, и при этомъ она д?лаетъ общее заключеніе, что вс? превосходныя матери терпятъ невзгоды отъ д?тей. Продолжая безсвязную болтовню, она вдругъ останавливается, смотритъ на свою дочь, жалуется, что сходитъ съ ума, и скрываетъ подъ подушку свое лицо.

Эди?ь изъ состраданія нагибается къ ней и говоритъ. Больная старуха перевертывается и съ дикимь ужасомъ схватываетъ за иіею свою дочь.

— Эди?ь! мы скоро по?демъ домой, не правда ли? Ув?рена ли ты, что я ворочусь домой?

— Да, матушка, да.

— A зач?мъ онъ сказалъ, какъ бишь его? я всегда забываю имена… зач?мъ выговаривалъ майоръ это гадкое слово? в?дь онъ выговорилъ его, Эди?ь? да или н?тъ?… со мной не будетъ этого, не будетъ, не будетъ!

Опять и опять больная старуха заглядываетъ въ уголъ и видитъ каменную руку, протянутую, говоритъ она, изъ какого-то гроба, и готовую ее поразить. Наконецъ, опускается рука, и старуха, скорченная и сгорбленная, недвижно лежитъ на постели, и половина ея гр?шной плоти — смердящій трупъ,

Но этотъ трупъ расписанъ, разрумяненъ, расфранченъ и выставленъ на поруганіе солнцу, вы?зжаетъ по временамъ изъ воротъ отеля и, катаясь, таращитъ впалые глаза на проходящую толпу въ надежд? еще разъ завид?ть добр?йшее созданье, превосходн?йшую мать, которая терпитъ горе отъ непокорной дочери. Да, м-съ Скьютонъ все еще продолжаетъ кататься по берегу моря, но в?теръ не дуетъ осв?жающей прохладой на омертв?лое лицо, и въ говор? океана не слышится ей отрадное слово. Она лежитъ и прислушивается по ц?лымъ часамъ къ плеску волны; но дикъ и мраченъ этотъ голосъ, и падаетъ онъ тяжелой тоской на ея слухъ, и тусклые взоры, устремленные вдаль не видятъ ничего, кром? страшной картины опустошенія между небомъ и землею.

Флоренсу видитъ она р?дко и никогда не можетъ на нее взглянуть безъ кислой гримасы, обнаруживающей ея крайнее недоброжелательство. Эди?ь безотлучно сидитъ подл? и удаляетъ Флоренсу отъ бол?зненнаго одра. Одинокая въ своей спальн?, Флоренса вся дрожитъ при мысли о смерти въ такомъ образ? и часто, просыпаясь среди тревожныхъ вид?ній, съ трепетомъ озирается вокругъ, какъ будто смерть уже пришла. Никого н?тъ при больной, кром? Эди?и, и хорошо, что посторонніе глаза не видятъ отвратительной жертвы. Дочь, и только одна дочь — свид?тельница посл?дней борьбы между жизнью и смертью.

Исчезаетъ даже посл?дняя т?нь на мертвенномъ лиц?, и густое покрывало скрываетъ отъ глазъ туманный св?тъ. Ея блуждающія подъ од?яломъ руки, соединяются одна съ другой, протягиваются къ дочери, и изъ напряженной груди еще разъ вырывается голосъ:

— Не я ли вскормила тебя!

Но это былъ уже не челов?ческій голосъ… Эди?ь становится на кол?ни и, наклоняясь къ уху умирающей, отв?чаетъ:

— Мать можешь ли ты меня слышать?

Впалые глаза открываются, и голова усиливается сд?лать утвердительное движеніе.

— Помнишь ли ты ночь передъ свадьбой?

Голова остается безъ движенія, но выражаетъ, однако, какимъ-то способомъ утвердительный отв?тъ.

— Тогда я сказала, что прощаю твое участіе въ въ ней, и молилась, чтобы Богъ простилъ меня. Я сказала, что все кончено между нами. Теперь повторяю то же. Поц?луй меня, мать.