передъ отправленіемъ въ дальн?йшій путь обогр?ться и осушить передъ каминомъ измоченное платье. Опять больше изъ благодарности, ч?мъ изъ н?которой заботливости о себ? самой, странница ус?лась передъ каминомъ и, не снимая съ головы изорванной тряпки, нагр?вала ее ладонью своей руки. Вдругъ, оторвавъ глаза отъ камина, она обратилась къ радушной хозяйк?.

— Бьюсь объ закладъ, вы думаете теперь, что я была когда-то красавицей не посл?дней. Взгляните на меня.

Съ какимъ-то дикимъ неистовствомъ она взъерошила об?ими руками свои волосы и потомъ забросила ихъ назадъ, какъ будто въ рукахъ ея были страшныя зм?и.

— Вы чужая въ этомъ м?ст?? — спросила Гер ріэтъ.

— Чужая! — отв?чала она, пріостанавливаясь на каждой фраз? и заглядывая въ огонь. — Да, чужая, л?тъ десять или дв?надцать… Календарей не водится тамъ, гд? я была. Л?тъ десять или дв?надцать… Много утекло воды съ той поры. Я совс?мъ не узнаю этой страны.

— Вы были далеко?

— Очень далеко. За морями. Ц?лые м?сяцы ?зды сухопутной и морской. Я была тамъ, куда отвозятъ арестантовъ, — прибавила она, обративъ широкіе глаза на свою собес?дницу. — Я сама была арестанткой.

— Богъ, конечно, простилъ васъ!

— До Бога высоко, a люди близко, да не прощаютъ! — вскричала она, кивая головой на огонь. — Если бы на земл? было больше снисхожденія, авось и на неб?… да что тутъ болтать объ этомъ!

Это было произнесено тономъ подавленной злобы; но когда она встр?тилась съ кроткимъ и любящимъ взоромъ Герріэтъ, лицо ея утратило суровое выраженіе.

— Кажется, мы съ вами однихъ л?тъ? — продолжала она, перем?няя разговоръ. — Я, можетъ, постарше годомъ или двумя. Подумайте объ этомъ.

Она вздохнула, пов?сила голову и опустила руки съ отчаяннымъ видомъ погибшаго челов?ка.

— Все можно загладить, и раскаиваться никогда не поздно, — сказала Герріэтъ. — Вы, конечно, раскаялись и…

— Н?тъ. Я не изъ такихъ. Я не могу и не хочу. И зач?мъ? Толкуютъ мн? объ исправленіи, о покаяніи; a кто, позвольте узнать, раскаялся въ обидахъ, которыя мн? сд?ланы?

Она встала, повязала голову платкомъ и поворотила къ дверямъ.

— Куда вы идете?

— Туда, въ Лондонъ.

— Въ какой-нибудь домъ?

— У меня есть мать. Думаю, что есть, а, можетъ, и н?тъ. Она мн? столько же мать, сколько ея берлога жилой домъ, — заключила бродяга съ дикимъ см?хомъ.

— Возьмите вотъ это, — сказала Герріэтъ, подавая серебряную монету. — Это безд?лица, но ее достанетъ вамъ на одинъ день.

— Вы замужемъ? — спросила бродяга, принимая монету.

— Н?тъ. Я живу съ братомъ. У насъ н?тъ лишнихъ денегъ, иначе бы я предложила вамъ больше.

— Вы позволите мн? поц?ловать васъ?

Вм?сто отв?та Герріэтъ Каркеръ подставила щеку. Еще разъ путница схватила ея руку и прикрыла ею заплаканные глаза.

Черезъ минуту она исчезла.

Исчезла въ мрачную ночь, въ проливной дождь, при завываніи сильнаго в?тра. Въ город? мерцали огни, и туда, черезъ безплодный пустырь, направила свои стопы странная женщина, готовая погрязнуть въ этомъ бездонномъ омут? страстей и разврата.

Въ грязной и мрачной лачуг? сидитъ грязная и мрачная старуха. Она прислушивается къ завывапію в?тра, къ дождевымъ каплямъ и, корчась въ три погибели, разгребаетъ жалкій огонь въ жалкомъ камин?. Какъ скоро дождевая капля, пробиваясь черезъ дырявую кровлю, падаетъ и шипитъ на потухающемъ угл?, старуха вздрагиваетъ, вздергиваетъ голову и потомъ опять опускаетъ ее ниже и ниже вплоть до пожелт?вшаго костляваго остова груди.

Н?тъ въ избушк? ни одной св?чи, и только догор?вшее пол?но изъ камина проливаетъ тусклый св?тъ на окружающіе предметы. Кучи лохмотьевъ, кучи костей, жалкая постель, два, три изуродованныхъ табурета, дв?-три хромыя скамейки, черныя ст?ны, черный потолокъ, — вотъ все, на что выглядывалъ догоравшій огонь, похожій на глазъ дикаго полууснувшаго зв?ря. Съежившись передъ огнемъ грязнаго, разваливающагося камина, старуха сид?ла молча, протянувъ грязныя ноги на грязный половикъ и пялила тусклыя буркулы, какъ в?дьма, готовая черезъ минуту, черезъ дв?, выскочить въ трубу на шабашъ чертей, изъ которыхъ одинъ уже выставлялся въ половину на ст?н?, въ половину на потолк?, выд?лывая страшныя гримасы и дожидаясь, по-видимому, чтобы открыть сатанинскую вечеринку адскимъ вальсомъ вельзевулова изобр?тенія.

Но это былъ не чортъ. Въ его подобіи обрисовывалась только гигантская т?нь гадкой в?дьмы, чавкающей съ неутомимою д?ятельностью. Если бы Флоренса какимъ-нибудь случаемъ очутилась въ этой берлог? и взглянула на оригиналъ чудовищной т?ни, она мигомъ и безъ всякаго затрудненія угадала бы въ немъ фигуру доброй бабушки Браунъ, несмотря на то, что ея д?тское воспоминаніе объ ужасной старух? было, можетъ быть, столь же преувеличеннымъ представленіемъ истины, какъ и отраженіе т?ни на ст?н? и потолк?. Но Флоренса не приходила, не заглядывала, и м-съ Браунъ, не угаданная ник?мъ, спокойно зас?дала подл? дымившейся головешки.

Дождевыя капли полились сильн?е, но уже не въ печь. Старуха быстро подняла голову и начала прислушиваться. Чья-то рука ухватилась за дверь, и въ комнат? послышались шаги.

— Кто тамъ? — спросила старуха, озираясь черезъ плечо.

— Добрый челов?къ съ добрыми в?стями.

— Съ добрыми в?стями? Откуда?

— Изъ чужихъ краевъ.

— Изъ-за моря? — крикнула старуха, вставая съ м?ста.

— Да, изъ-за моря.

Старуха посп?шно подгребла уголья и подошла къ вошедшей фигур?, которая между т?мъ затворила дверь и остановилась среди комнаты. Быстро опустивъ руку на ея промокшій капотъ и поворотивъ ее къ огню, чтобы разгляд?ть, старуха испустила жалобный вой, обличавшій ея обманутую надежду.

— Что съ тобою? — спросила фигура.

— У! У! — вопила в?дьма, закинувъ голову назадъ.

— Да что съ тобою?

— Охъ! охъ! н?тъ моей д?вки, — завизжала м-съ Браунъ, вздергивая плечами и закинувъ руки на затылокъ, — гд? моя Алиса? гд? моя красная дочка? Они задушили ее!

— Не задушили, если твое имя — Марвудъ.

— Видала ли ты мою д?вку, а? Видала ли ты мою красотку, ась? Н?тъ ли отъ нея грамотки?

— Она сказала, что ты не ум?ешь читать.

— И то правда, не ум?ю. Да, не ум?ю, дьяволъ меня побери, — визжала старуха, ломая себ? руки.

— Что ты не зажжешь св?чи? — спросила фигура, осматриваясь вокругъ комнаты.

Старуха зачавкала, замямлила, замотала головой, вынула изъ шкапа сальный огарокъ, всунула дрожащею рукою въ печь, затеплила кое-какъ и поставила на столъ. Грязная св?тильня гор?ла сперва тускло, такъ какъ сало заливало фитиль, и прежде, ч?мъ сл?поглазая бабушка могла различить что-нибудь съ н?которою ясностью, фигура с?ла на скамейку, сложила руки на груди, опустила глаза въ землю и, сорвавъ съ головы грязную косынку, положила ее на столъ подл? себя. Н?сколько минутъ продолжалось