взглядомъ. Брови его были еще черны, какъ уголь, въ густыхъ волосахъ на голов? пробивалась прос?дь, сообщавшая честнымъ глазамъ и широкому открытому лбу самый почтенный видъ.

Онъ стукнулъ въ дверь одинъ разъ и, не получивъ отв?та, ус?лся на скамейк? передъ воротами. По искусному движенію его пальцевъ, выбивавшихъ правильный тактъ на деревянной доск?, можно было заключить о привычкахъ музыканта, a no необыкновенному удовольствію, которое онъ чувствовалъ отъ протяжнаго нап?ванія аріи, очевидно, новой, и которую онъ самъ сочинялъ въ эту минуту, можно было догадываться, что это музыкантъ ученый, композиторъ.

Арія шла впередъ и впередъ, мелодія округлялась больше и больше, и композиторъ, казалось, глубже и глубже погружался въ поэтическій восторгъ, какъ вдругъ появилась Герріэтъ Каркеръ, воротившаяся съ рынка. Съ ея приближеніемъ джентльменъ всталъ и скинулъ шляпу.

— Вы опять зд?сь, сэръ! — сказала Герріэтъ робкимъ тономъ.

— Я принялъ см?лость просить васъ уд?лить для меня минутъ пять вашего досуга, не бол?е.

Посл? минутнаго колебанія Герріэтъ отворила дверь и попросила гостя войти. Джентльменъ взялъ стулъ и, ус?вшись противъ хозяйки, началъ разговоръ такимъ голосомъ, который вполн? согласовался съ его почтенной физіономіей и невольно вызывалъ на откровенность.

— Миссъ Герріэтъ, — сказалъ онъ, — я отнюдь не могу думать, чтобы вы были горды; этого н?тъ и быть не можетъ. Прошлый разъ вы старались меня ув?рить, что гордость — ваше врожденное свойство; но извините, я смотр?лъ на ваше лицо, и оно какъ нельзя больше противор?чило вашимъ словамъ. Опять я смотрю на это лицо, — зд?сь онъ взялъ ея руку, — и опять совершенно уб?ждаюсь въ такомъ же противор?чіи.

Герріэтъ пришла въ зам?шательство и не могла дать никакого отв?та.

— Лицо ваше, — продолжалъ джентльменъ, — зеркало истины, благородства и великодушія. Извините, если я больше полагаюсь на это зеркало, ч?мъ на ваши слова.

Въ способ? произнесенія этихъ словъ не было ничего, похожаго на обыкновенные комплименты. Джентльменъ говорилъ такъ ясно, такъ искренно и непринужденно, что Герріэтъ невольнымъ движеніемъ склонила голову, какъ-будто вм?ст? благодарила его и признавала искренность его словъ.

— Разница въ нашихъ л?тахъ, — продолжалъ джентльменъ, — и простая ц?ль моего визита, къ счастью, уполномачиваютъ меня прямо и открыто высказать вамъ свою мысль. Вотъ почему вы меня видите зд?сь въ другой разъ.

— Одно простое выполненіе обязанности, сэръ, можетъ и должно казаться гордостью съ моей стороны, возразила Герріэтъ посл? минутнаго молчанія. — Над?юсь, я не лгоблю ничего другого.

— Для самихъ себя?

— Для меня самой.

— A для вашего брата Джона? Извините, что я д?лаю вамъ этотъ вопросъ.

— Я горжусь любовью своего брата, сэръ, и всегда буду гордиться имъ самимъ, — воскликнула Герріэтъ, устремивъ открытые глаза на своего гостя и вдругъ перем?нивъ свое обращеніе. Голосъ ея пересталъ дрожать, и въ чертахъ лица выразились необыкновенная р?шимость и твердость духа. — Вы, который страннымъ образомъ знаете исторію его жизни и повторили ее мн?, когда были зд?сь посл?дній разъ…

— Повторилъ единственно для того, чтобы пріобр?сти ваше дрв?ріе, — перебилъ джентльменъ. — Не думайте, ради Бога…

— Я ув?рена, y васъ было доброе нам?реніе. Я в?рю вамъ и совершенно спокойна на этотъ счетъ.

— Благодарю васъ, — сказалъ джентльменъ, пожимая ея руку. — Премного вамъ обязанъ. Вы отдаете мн? справедливость, будьте въ этомъ совершенно ув?рены. Вы хот?ли сказать, что я, который знаю исторію Джона Каркера…

— Могли принять за гордую выходку, когда я сказала, что горжусь своимъ братомъ. Однако, я опять повторяю эти слова и никогда отъ нихъ не отступлюсь. Вы знаете, было время, когда я не им?ла никакого права питать въ себ? подобныя чувства, но это время прошло. Униженіе многихъ л?тъ, безропотная покорность судьб?, чистосердечное раскаяніе, ужасныя сожал?нія, страданіе даже отъ моей любви, такъ какъ онъ воображаетъ, что я многимъ для него пожертвовала… ахъ, сэрь, если вы им?ете гд?-нибудь и надъ к?мъ-нибудь какую-нибудь власть, заклинаю васъ, не подвергайте никого и ни за какое преступленіе такому наказанію, которое не могло бы быть отм?нено. Тотъ, кто создалъ челов?ческое сердце, силенъ всегда произвести въ немъ чудесныя изм?ненія.

— Вашъ братъ совершенно другой челов?къ, я не сомн?ваюсь въ этомъ.

— Онъ былъ уже другимъ челов?комъ и тогда, когда надъ нимъ разразился смертельный ударъ, — сказала Герріэтъ. — Теперь онъ опять совершенно изм?нился, и не осталось ни мал?йшихъ сл?довъ его прежней жизни, будьте въ этомъ ув?рены.

— Но мы идемъ, — говорилъ джентльменъ, потирая свой лобъ и барабаня по столу, какъ-будто разсуждалъ съ самимъ собою, — мы идемъ по прибыльной дорог? жизни, не оглядываясь назадъ, и н?тъ намъ времени обращать вниманіе на эти перем?ны. Мы заняты, суетимся, хлопочемъ изо вс?хъ силъ, и не хватаетъ y насъ духу углубиться въ эту метафизику, недоступную для школъ и коллегій. Словомъ сказать, мы… мы — д?ловые люди, — заключилъ джентльменъ, подходя къ окну и опять усаживаясь на стулъ въ тревожномъ состояніи духа.

— Я ув?ренъ, — продолжалъ джентльменъ, потирая свой лобъ и опять барабаня по столу, — я им?ю слишкомъ основательныя причины быть ув?реннымъ, что при однообразной, мертвенной жизни можно помириться со вс?мъ на св?т?. Можно, наприм?ръ, ничего не вид?ть, ничего не слышать, ничего не знать. Это фактъ. И пойдетъ жизнь, какъ заведенные часы съ неизм?ннымъ взглядомъ на вещи, дурно ли, хорошо ли, но пойдетъ, и мы равно привыкаемъ и къ добру, и къ злу. Все зависитъ отъ привычки, и только отъ привычки: это я готовъ повторить передъ судомъ сов?сти, когда буду лежать на смертномъ одр?. Отъ привычки, скажу, я былъ глухъ, н?мъ, сл?пь для милліона вещей, и отъ привычки, наконецъ, я лежалъ въ паралич? для всякаго добраго д?ла. 'Ты былъ очень занятъ, господинъ, какъ бишь тебя?' — скажетъ сов?сть, — 'ступай-ка отдыхать на тотъ св?тъ'.

Джентльменъ всталъ, подошелъ къ окну, пробарабанилъ какой-то мотивъ и началъ ходить по комнат? взадъ и впередъ. Вся фигура его выражала неописуемое волненіе. Наконецъ, онъ опять взялъ стулъ и ус?лся противъ хозяйки.

— Миссъ Герріэтъ, вы должны позволить мн? быть вашимъ слугой! Взгляните на меня! Видъ мой долженъ показывать честнаго челов?ка: я это чувствую. Такъ ли?

— Да, — отв?чала д?вушка улыбаясь.

— В?рю каждому вашему слову. Никогда не прощу себ?, что я могъ узнать васъ хорошо л?тъ дв?надцать назадъ, и не узналъ, хотя вид?лъ васъ н?сколько разъ! Привычка, всегда привычка! Я даже не знаю, какъ теперь очутился зд?сь. Но если уже я р?шился на такую отвагу, вы позволите мн? что-нибудь сд?лать; прошу васъ объ этомъ съ глубокимъ моимъ уваженіемъ и преданностью, такъ какъ теперь, при взгляд? на васъ, я проникнутъ въ высокой степени этими чувствами. Позвольте мн? что-нибудь сд?лать!

— Мы довольны, сэръ.

— Не совс?мъ, далеко не совс?мъ, я уб?жденъ въ этомъ. Н?которыя незначительныя удобства могутъ облегчить вашу и его жизнь. Да, миссъ, и его жизнь, — повторилъ джентльменъ, воображая, что произвелъ на нее н?которое впечатл?ніе, — я привыкъ думать, что для него все покончено, что ему нечего ждать впереди, и что о немъ, стало быть, нечего заботиться. Теперь я перем?нилъ мн?ніе. Позвольте мн? сд?лать что-нибудь для него. Вы также должны, въ свою очередь, беречь ваше здоровье, по крайней м?р?, для него, a между т?мъ силы ваши ослаб?ваютъ.

— Кто бы вы ни были, сэръ, — отв?чала Герріэтъ, обративъ глаза на его лицо, — я чувствую въ отношеніи къ вамъ глубокую благодарность. Я уб?ждена, только одна доброта сердца заставляетъ васъ принимать участіе въ нашемъ положеніи. Но мы ведемъ эту жизнь ц?лые годы; въ моемъ брат? совершился нравственный переворотъ самъ собою, безъ всякаго посторонняго д?йствія. Теперь, когда вдругъ подъ постороннимъ вліяніемъ изм?нится наша жизнь, не уменьшитъ ли это и?которымъ образомъ въ его глазахъ сознаніе въ себ? той нравственной энергіи, которая д?лаетъ его столько достойнымъ любви и уваженія? Во всякомъ случа?, я благодарю васъ, сэръ, и благодарю больше слезами, ч?мъ д?лами.