— Ком?

— Что, Антон?

— Мы с тобой друзья?

— Друзья.

— А ты бы смог меня за что-нибудь убить?

— Только за предательство, Антон, — успокоил он.

— Понятно… А вот я бы тебя не смог…

— Плохо. За предательство ты должен был бы это сделать.

— Нет, не смог бы. В любом случае.

— Ответственность перед народом должна быть превыше личных симпатий. Хотя, я верю, ты лучше, чем думаешь о себе. Конечно, тебе еще недостает твердости духа, но это придет.

Такой разговор меня немного успокоил. Я хотел еще что-то добавить, но Ком прервал меня, объяснив, что разговоры на марше отнимают силы, а главное — демаскируют… «Какая еще демаскировка, — недоумевал я, — когда мы в лесу одни?!»

Мы перешли через просеку и, пройдя под проводами высоковольтной линии, на несколько секунд погрузились в мощный электрический гуд. Мне подумалось, что мой товарищ имеет с этой линией — в смысле мощи — какое-то внутреннее родство.

Мы шли довольно долго. Вокруг стояли черные, присыпанные снегом деревья, и меня снова начали одолевать мрачные мысли и подозрения. Наконец Ком остановился около небольшого продолговатого овражка, сказав:

— Подойдет…

— Для чего подойдет? — пробормотал я.

Ком залез в овражек и стал выгребать со дна снег.

— Ты должен научиться искусству выживания, — объяснил он, копошась в снегу. — Всякое может случиться, и мы должны быть готовы к любым неожиданностям. Например, к тому, чтобы заночевать зимой в лесу…

— Заночевать?! Это еще зачем?!

— Ну как же. Предположим, нужно совершить скрытный, многодневный марш-бросок по вражеской территории…

— Да где ты найдешь вражескую территорию, милый?

— Всякое может случиться. Бывает, и родная земля становится вражеской территорией.

— В войну, что ли?

— Совсем необязательно. Предположим, тебя преследуют наши, внутренние, враги. За тобой охотятся. Лес ночью гораздо более надежное укрытие, чем город.

— Какие-то надуманные ситуации… Так ты меня за этим сюда привез?

Ком вырыл неширокое углубление длиной в человеческий рост.

— И вообще я… мы здесь окочуримся от холода! — сказал я.

— Ты уже замерз?

— Пока нет, но…

— Не бойся, не замерзнешь — заснешь как младенец.

— И не проснусь?

— Отставить разговоры! — бодро сказал Ком, почувствовавший себя в родной стихии. — Займись собиранием хвороста, а потом я научу тебя, как в таких экстремальных условиях можно устроить ночлег и прекрасно выспаться.

— А сам ты хоть раз гак ночевал? — недоверчиво спросил я.

— Много раз, — ответил Ком.

Это меня добило, и я пошел за хворостом. Ком тем временем надрал бересты, наломал березовых веток и приволок с десяток толстых жердей. Затем он тщательно разложил вдоль вырытого углубления дрова, подсунув под них бересту и пучки тонких прутьев.

— У тебя есть спички? — спросил он.

— Откуда?.. Я же по твоему совету бросил курить! — При виде даром собранных дровишек меня начал разбирать смех. — Что, теперь домой?

Но я рано радовался.

— Запомни, — наставительно сказал Ком, — спички всегда должны быть с собой. Это такая вещь, которая может понадобиться при самых разных обстоятельствах!

Он отвернул обшлаг шинели и откуда-то из-под подкладки достал маленький целлофановый пакетик со спичками и «чиркалкой».

— Что там у тебя еще есть? — поинтересовался я.

— Все необходимое, — заверил Ком.

Когда дрова прогорели, Ком притоптал сапогами снег, рядком уложил поверх угольев приготовленные жерди, а уж на жерди — слой мягкого ельника. Получилось что-то вроде лежбища с нижним подогревом. Ком сказал, что тепла от нагретой земли и углей должно хватить почти на всю ночь.

— Это «теплый» вариант ночлега, — сказал он. — Но бывает, что по каким-нибудь причинам костра развести нельзя, и тогда приходится устраивать «холодный» вариант. Впоследствии я тебя и этому научу.

(Мне только оставалось порадоваться про себя, что он решил начать мое обучение с первого, «теплого» варианта.)

Мы улеглись на эту «постель», устроившись на боку, и плотно, «бутербродом», прижались друг к другу. Я замотал нос шарфом. Мороз был градусов пять. Ком расстегнул шинель и ее широкой полой заботливо прикрыл меня. Мы, должно быть, весьма напоминали тех бездомных из стран капитализма, что вынуждены ночевать зимой на решетках вентиляционных труб.

— Слушай, а такие упражнения не отразятся на твоем здоровье? — обеспокоено спросил я, вспомнив вдруг, что случилось с Комом после нашей прошлой тренировки на «Текстильщиках».

— Что такое? — не понял он.

Я попытался деликатно объяснить, но Кому обсуждение этой темы было явно не по душе. Он и слышать не хотел ни о каких своих «припадках».

— Ты все-таки с этим не шути, — посоветовал я. — Может быть, стоит показаться врачу…

— А спать нам придется, как в боевой обстановке, — оборвал Ком, — по очереди. Два часа ты, два часа я. Пока один отдыхает, другой караулит.

— Ладно, давай, — сдался я. — Спи ты… Я все равно не усну.

— Вот это плохо. Ты должен научиться полноценно отдыхать в любых условиях. Ты должен научиться засыпать — мгновенно отключаться, причем совершенно отключаться — так, чтобы тебя и пушкой нельзя было разбудить, а просыпаться по внутреннему приказу. Тогда ты сможешь быстро восстанавливать свои силы. Вообще, человеку достаточно четырех часов сна в день…

— Ну, до такого совершенства мне далеко. Тут нужна специальная тренировка, аутотренинг. Йогом нужно быть!

— Никакого аутотренинга не нужно, — возразил Ком. — И йоги туг ни при чем. Только от безделья и эгоизма люди занимаются этой ерундой… Главное — ответственность перед народом и чувство дола. Кода твоя жизнь подчинена одной общей цели, твоя воля становится железной и тебе достаточно лишь отдать себе приказ: спать или бодрствовать, сосредоточиться или расслабиться, что-то запомнить или забыть, и так далее… Или, по-твоему, все революционеры были йогами, или занимались аутотренингом?

— При чем тут революционеры?

— А ведь им приходилось сутками не спать или спать в самых неудобных условиях. При этом они могли вести труднейшую работу — Мгновенно сосредотачиваться, запоминать огромную информацию, находить блестящие выходы из самых критических ситуаций…