пообещать Жанке что угодно, как обещают или даже лгут ребенку, когда не хотят разрушать его чистых, наивных представлений о жизни.
— Если тебе будет очень тяжко без женщины, — продолжал между тем этот «наивный ребенок», — то и тогда ты не должен изменять мне с Лорой. И если в этом смысле тебе будет очень тоскливо, ты должен мне пообещать, что позовешь меня или сам придешь ко мне. Не бойся, мы найдем способ, чтобы никто ни о чем не узнал и ничего не заподозрил… Ну?
— Что?
— Пообещай!
— По-моему, уже договорились.
— Учти, — серьезно добавила Жанка, — женщина всегда чувствует сердцем, когда ее обманывают.
— Я знаю, — заверил я ее.
Жанка хотела еще что-то сказать, но я попросил ее помолчать и некоторое время сидел и думал о том, что, судя по всему, начинаю сходить с ума… Впрочем, это меня почему-то не пугало.
Котенок заснул у Жанки на руках. Из соседней комнаты доносились голоса Лоры и маман, о чем-то споривших.
Я усмехнулся, вспомнив, что еще недавно вслед за Сэшеа заразился идеей воспитать из Жанки нечто такое… «Синдром Пигмалиона».
— Мне пора, — сказал я, поднимаясь.
— Куда? — огорчилась Жанка.
— Я договорился встретиться с Комом.
— Ну… передавай привет… Завтра увидимся? — поспешно спросила она. — Подожди… Я тебя поцелую.
Когда я вышел от Жанки, маман как раз убеждала Лору съездить к Валерию и забрать продукты, которые они заказали ему в прошлый раз, но Лора почему-то отказывалась и раздраженно ворчала, что маман прекрасно может сама отправиться к нему, если ей это нужно.
— Позанимались? — спросила меня маман.
— Позанимались, — кивнул я.
— Домой? — спросила Лора.
Я ответил, что нет: договорился встретиться с приятелем.
— Пусть идет, — сказала маман.
— Разве я его держу? — удивилась Лора.
Я приехал в «Некрасовку» на полтора часа позже, чем мы договаривались с Комом. Оправдываясь, я сказал, что жена и маман насели на меня, чтобы я позанимался с Жанкой, — вот мне и пришлось растолковывать ей законы электричества. Ком молчал и неопределенно покачивал головой.
— Кстати, — сказал я, — Жанка вспоминала о тебе и передавала привет. Спрашивала, есть ли у тебя девушка, и говорила, что в тебя вполне можно влюбиться… Слушай, а действительно: есть у тебя подруга? — спросил я.
— Нет, и не было еще, — просто ответил Ком.
— Такое положение нужно немедленно исправлять! — воскликнул я. Мой шутливый тон был довольно фальшив (какой же он мне друг, если я скрываю от него главное и не решаюсь поговорить о том, что меня так волнует?!), но уж очень мне хотелось как-то расшевелить этого, как выяснилось, девственника, поколебать эту его всегдашнюю серьезность.
Однако Ком оставался Комом… Хотя меня уже подмывало покаяться ему в своем безнравственном поведении с Жанкой, я решил немного повременить, потому что сам был скорее счастлив своей безнравственностью, нежели огорчен, и боялся, что не подберу сейчас убедительных слов, чтобы оправдаться, а я непременно хотел оправдаться, хотя бы отчасти… Ком был мрачнее обычного. Может быть, он прочел безнравственность у меня в глазах?..
— Ну, так какой ты сделал главный вывод из прочитанного? — бесстрастно прервал мои размышления Ком, показывая на «ленинскую» тетрадку, которую я держал в руках.
— Видишь ли, я… — начал я.
— Хорошо, не буду тебя торопить, — кивнул он. — Оставь тетрадь себе. Подумай еще.
— Я подумаю, — пообещал я.
— А сейчас пойдем, Антон, — вдруг заторопил он меня. — У нас мало времени: уже начинает темнеть.
— Какой сегодня меня ждет сюрприз? Что ты мне готовишь?
— Я не готовлю никаких сюрпризов! — нахмурился он. — Это не забавы и не игрушки, и если ты еще не понял…
— Ладно, ладно, — успокоил я его, — это так. Я все понимаю.
— А если понимаешь, научись наконец поменьше болтать!
Мы молча вышли из библиотеки, перешли по подземному переходу улицу Горького, прошли мимо «Известий», свернули на улицу Чехова и около «Лейкома» сели в автобус номер пять, который привез нас на Савеловский вокзал. Когда Ком направился к пригородным кассам, я не выдержал и взбунтовался.
— Ты что, не можешь сказать, куда мы премся? Если ты мне не доверяешь, то зачем вся эта канитель? Как хочешь, но если не объяснишь, я дальше и шагу не сделаю!
— Молчи, — тихо приказал он, — не будь бабой.
И к своему удивлению, я не только не разозлился и не обиделся, а, наоборот, тут же прекратил бунтовать и покорно пошел за ним.
Мы вошли в электричку, следовавшую до станции Икша со всеми остановками, и уселись на свободные места. В вагоне было тепло, а окна забелены инеем, словно зрачки бельмами.
— Я и сам еще не знаю, куда мы едем, — милостиво сообщил мне Ком, видимо довольный моей выдержкой и послушанием. — Мы будем уточнять маршрут по ходу движения.
— Ну вот, — сказал я, — очень хорошо. Теперь, во всяком случае, как-то прибавилось уверенности.
Поезд тронулся; вагон плавно качало; я закрыл глаза и под монотонное лязганье и стук колес принялся неторопливо припоминать все, что только знал о Жанке. Это оказалось замечательным занятием. Из калорифера под сиденьем приятно тянуло теплым воздухом. Я вытянул ноги, прислонил голову к вибрирующей стенке и, почувствовав себя исключительно уютно, быстро задремал. Мы ехали долго. Иногда вагон встряхивало сильнее, и я пробуждался, но тут же старался сосредоточиться на прерванном ощущении сна и снова убегал вслед за какой-нибудь чудесной картинкой.
— Выходим! — вдруг услышал я голос Кома, который подхватил меня, сонного, под руку и потащил к выходу.
Двери поезда захлопнулись, поезд унесся, а мы с Комом остались вдвоем на пустынной платформе, засыпанной толстым слоем снега, убирать который, очевидно, не имело смысла по причине крайне редкой посещаемости платформы… Направо и налево от полотна был мрак. _
— Однако, — сказал я.
Ком осмотрелся и, спустившись с платформы, направился к лесу. Я поплелся за ним. Последние отблески чудесных снов погасли в моем сознании, и я, как робот, бездумно пробирался по сугробам, стараясь лишь попадать в следы Кома, что, впрочем, ненамного облегчало этот новый кросс.
Немного погодя, я заметил, что во мне проклюнулось и стало стремительно расти какое-то злокачественное ощущение беды, вернее, предощущение, которое вдруг оформилось в ясное и страшное предположение, что Ком решил меня УБРАТЬ… Почему?
А что — очень просто. Все дело в Жанке. Он приговорил меня из-за нее, меня — безнравственного человека и потенциального предателя тех тайных целей, в которые он опрометчиво начал меня посвящать, — приговорил своим тайным самурайским судом к высшей мере и завез сюда, чтобы привести
