бронзовые и гипсовые статуэтки, тоже успевшие подернуться пылью. Большой фарфоровый Будда грустно качал головой. Громко ударили напольные коричневые часы, и механизм их пропел какуюто несложную мелодию.

- Послушай, Зарочка, - усмехнулся Демин. - А фриц-то, оказывается, был музыкальным.

Ковры, застилавшие во всех комнатах пол, скрадывали их шаги. В просторном кабинете они долго рассматривали фотографии на стенах. С одной из них смотрел холодными узкими глазами поджарый немец с овчаркой на поводке, по-спортивному коротко остриженный. Низкий лоб, исполосованный морщинами, придавал его лицу озабоченное выражение.

- Наверное, хозяин, - предложила Зарема, - а это...

посмотри, Коля.

И они совместно перевели короткую надпись под другим, заключенным под стекло, портретом. 'Герману от Германа. Геринг'. Летчик развел руками.

- Вот это да! Видно, большая птица этот хозяин.

Зарема подошла к роялю, подняла крышку и одним пальцем отстукала 'чижика'.

Демин остановился у незакрытого пепельно-серого сейфа потянул на себя дверцу. На оборотной стороне Сыла прибита металлическая плашка, и на ней Демин прочитал фамилию владельца: Герман Клюге Повороппп пальцами разбросанные бумаги и неожиданно натолкнулся на целую пачку серых книжечек. Он вытащил её на свет, внимательно рассмотрел обложку самой верхней из них. По форме она напоминала паспорт, да это так и было на самом деле. Призывая на помощь свои не совсем обширные познання в немецком языке Демин прочел фамилию человека, на имя которого был выписан этот документ, и, вздрогнув, поглядел на свою спутницу, - Зарема, обрати внимание.

Она взяла из его рук твердую книжку и громко прочла:

- Иванов Юрий. 1926 год рождения. Курск А Демин торопливыми движениями уже раскрывал обложки других паспортов и скороговоркой взволнованно выговаривал:

- Щербаков Петр 1924 года рождения из Смоленска.

Коробов Борис из Вязьмы 1923 года. Свешникова Людмила из Орла, 1927 год. Гусева Ольга из Великих Лук 1927 года рождения. Пятнадцать человек! Это же все наши, девчата и мальчишки, угнанные с родной земли в батраки к этому самому богатому бауору. Этот Герман Клюге порядочная-таки сволочь.

Заремл поднесла к груди маленькие кулачки, тихо воскликнула:

- Страшно подумать, Николенька. Этот немец покупал их на каком-нибудь аукционе, как скотину. Он их рассматривал, как рабов. Всех нас так рассматривал. Вот в чем был идеал таких негодяев, как этот Клюге. Где сейчас эти бедные мальчишки и девчонки.

- Наверное, разбежались при подходе наших Не стали же они сопровождать своего хозяина, когда он тикал. Жаль, шею ему не свернули.

Демин обернулся, поднял голову и замер на месте.

Из угла с оолыпого портрета на него смотрел Гитлер Челочка свисала на лоб, левый глаз был полузакрыт Охваченный яростью. Демин схватил с письменного стола тяжелое мраморное пресс-папье и запустил им в портрет.

Брызнуло во все стороны, рассыпалось на мелкие кусочки стекло.

- У-у, сволочь косая!

Зарема покатилась со смеху.

- Коленька, ты расхулиганился! Разве так можно с самим фюрером обращаться!

- Уйдем скорее отсюда на улицу, - позвал её Николай. - Там весна, голубое небо.

- Уйдем, - согласилась тотчас же Зарема.

* * *

Поздно вечером Демин сидел в небольшой комнате крытого шифером крестьянского домика за обшарпанным обеденным столом. Перед ним лежала черная клеенчатая тетрадь и стопка чистой бумаги. Косым мелким почерком Демин исписывал страницу за страницей, продолжая незаконченную повесть. В новой главе он хотел рассказать о том, как воздушный стрелок Фатьма Амиранова, получив разрешение от командира, поехала осматривать немецкий город, как брела она по совершенно пустынной улице, как навстречу ей из одного парадного выскочил пемец в плаще и темных очках. Воровато оглядевшись, немец коротким быстрым движением выхватил изза пазухи парабеллум, не целясь, навскидку, выстрелил.

Пуля пронзительно свистнула над головой девушки, оставив след на цоколе углового дома. Фатьма прыжком (Демин написал: 'как дикая кошка') отскочила за угол, выхвагила из кобуры пистолет. 'Он не ушел, он меня караулит, - сообразила она и, осененная неожиданным решением, сняла пилотку, осторожно стала высовывать её из-за угла. Это был старый снайперский прием, и немец на него клюнул. Сухо треснул новый выстрел. Стреляет метко, а в пехоте, видимо, не воевал, - хладнокровно отметила Фатьма, - сейчас я его проучу'. Она притворно вскрикнула. Несколько минут длилось молчание, а потом в переулке послышались шаги, медленные, крадущиеся.

Фатьма стремительным броском вышла из своего укрытия и одну за другой послала в немца четыре пули.

Немец застыл, не сделав очередного шага, а потом рухнул навзничь. Когда она подбежала, синие глаза немца стыли, плащ был распахнут, и Фатьма увидела под ним военный френч с нашивками люфтваффе. Три Железных креста очевидно, немало гадостей наделал в свое время этот гитлеровец нашим летчикам, если сумел избежать плена, очутиться в этом городе и так дерзко напасть на нее.

Фатьма опустилась на одно колено, пристально вгляделась в красивое волевое голубоглазое лицо фашистского летчика. В застывших глазах осталось злое страдание побежденного. Ветер шевелил белокурые волосы, так же как на живом. Из нагрудного кармана вытащила Фатьма офицерское удостоверение, по складам переводя с немецкого на русский, прочла: майор фон Келлер, командир эскадрильи 'Гремучая змея'.

- Барон Отто Келлер! - воскликнула она потрясенВ тихом переулке загрохотали сапоги бегущих людей Она на всякий случай подняла пистолет, но тотчас же опустила руку. Это на выстрелы спешил комендантский патруль. Молоденький лейтенант в франтоватой, по росту пригнанной шинели, быстро спросил:

- В чем дело, товарищ старшина? Кто стрелял? Как вы очутились в городе? Из какой вы части?

Фатьма облегченно вздохнула, медленно спрятала в кобуру пистолет.

- Это барон Отто Киллер, - сказала она бесцветным от усталости голосом. - Один из лучших пилотов группы 'Удет'. Он сбил несколько наших самолетов. И, как знать, вполне возможно, что Отто Келлер, фашистский ас, убийца моего мужа.

- Какого? - невпопад спросил лейтенант.

- Капитана Сергея Муратова, - тихо ответила Фатьма и посмотрела на патрульного сухими незаплаканными глазами, словно удивляясь тому, откуда здесь взяться мог такой молоденький, такой свеженький и гладко выбритый лейтенант. - Понимаешь, - тихо прибавила девушка - если он в воздухе зажег над целью самолет самого Сергея, то я его здесь, на земле, четырьмя пулями. Выходит в мире есть какая-то справедливость. Только зачем же все это, если Сергея не воскресишь. Понимаешь?

- Ничего не понимаю, - развел руками молоденький лейтенант.

- И не поймешь, - горько вздохнула Фатьма.

...Демин поставил точку и от слова до слова медленно и долго читал все написанное. Прочел и вздохнул. Фразы показались ему сухими твердыми палками, сквозь которые, как сквозь голый обгорелый бурелом, приходилось пробираться к опушке, освещенной солнцем. Он подумал, как бы легко и просто написал такую главу Леня Пчелинцев. Подумал и горько вздохнул.

- Нет, никогда я не стану настоящим писателем.

А впрочем, в этом ли дело. Я дал слово фронтовому другу закончить им начатое. А это уже как клятва, - назад поворота нет!

* * *

Ночью он разбудил Зарему. Белая в отсветах луны, она удивленно раскрыла глаза, узнав Демина, счастливо улыбнулась.

- Ой, Коля, зачем ты, я так разоспалась, - укоризненно сказала она и ладонью протерла заспанное лицо.

У Демина сухо блестелн глаза.

- Мне Ленька приснился. Вот сейчас. Только что.

- Ну и что же? - флегматично отозвалась Зарема. - Мне он тоже часто снится.