Стоя перед гостем в исподнем, Демин нерешительно спросил:

- Чичико, мы все считали тебя на фронте самым горячим, самым честным и самым прямолинейным.

- Дураком, хочешь сказать, - бесцеремонно перебил бывший комэока.

- Нет, - улыбнулся Демин. - Прямолинейным, как носорог, который мчится на противника со скоростью сто двадцать километров в час и ни вправо, ни влево свернуть уже не может. Так вот я хочу тебя спросить, мой друг-носорог, как бы ты поступил с челотеком, присвоившим себе труд погибшего друга? Простил бы ты его за честное раскаяние?

Чичико выпучил глаза и озадаченно усмехнулся в жесткие усы.

- Ва! Кацо! Ничего не понимаю. Говори без загадок, пожалуйста.

- Хорошо, скажу, - ожесточился Демин. - Допустим, жили-были на фронте два хороших товарища и вели вместе научное изыскание. Один талантливо, другой - нет. Первый погиб, второй остался жив и, доделав работу первого, выдал её за свою.

- Па-а-длец! - моментально прокомментировал Чичико.

- Ну, а если обстоятельства его заставили? Если надо было спасать другого близкого человека?

- И потерять насовсем честь?

- А если этот человек в душе пережил такое, что нельзя пи рассказать, ни описать. Если он вышел с низко опущенной головой и говорит: 'Люди, простите'.

- А крал с высоко поднятой головой? - рассмеялся беззлобно Чичико.

- Это не важно, - поморщился Демин. - Но ты бы его простил?

- Нэт, - односложно ответил грузин. - На мой взгляд, человек, потерявший честь, уже свое доброе имя, генацвале, не восстановит.

- И даже, если бы это был твой собственный брат?

- Нет, - повторил Чичико и вновь засмеялся. - Только чего ты пристал ко мне с этим вопросом, как о кинжалом? Что я к тэбэ приехал, о негодяях, что ли, говорить. Называется, старые друзья встретились. Лучше о своих делах расскажи, Коля. Приеду в совхоз, твои читатели спросят.

- Да иди ты к черту, - лениво отмахнулся Демин. - Ты ко мне вино пить приехал или на читательскую конференцию?

Белашвили громко захохотал, показывая белые зубы.

- Вино пить, - радостно подтвердил он и стал нацеживать в стаканы из бочонка светло-желтую жидкость.

- Подожди, - остановил его Николай, - хочешь, я тебе стихи свои почитаю. Я их публиковать не буду, а в новой повести использую.

- Вот это лучше, Коля. Читай.

Демин достал из ящика письменного стола листок, положил для чего-то перед собой, хотя на память знал все строчки, глуховато откашлялся.

Седой угрюмый человек

По жизни прекратил свой бег,

Упал он, словно чошадь,

Под непосильной ношей

А доктор, тот что из светил,

Над ним склонившись, говорил,

Моя, что он ел и что он пил,

И был ли он хороший

Оставь рецепты, эскулап,

Они не вяжутся никак

Ни с утренней зарею,

Ни с миром, что мы строим.

Пусть мы не из гранита,

Но мы шагаем в битвы

И в этих самых битвах

Порой бываем биты.

- Хорошие стихи, - сказал Чичико задумчиво. __ Жизнь - это действительно не река с цинандали, не из одних радостей состоит. И бьют в ней тебя... тоже бывает. Однако когда бьют, надо побыстрее подниматься и ещё увереннее идти вперед. Как ты шел на зенитки, как я на них шел, помнишь? - Он осекся и внимательно посмотрел на своего фронтового друга. Это вот такому, кто честь потерял, как ты об этом типе мне рассказывал, такому уже не подняться.

- Спасибо, Чичико, - бесстрастно кивнул головою Демин, - ты всегда говоришь правду. - Ив нем окончательно созрело решение.

Чичико уезжал к себе на юг поздно ночью. Когда скрылся в тоннеле последний вагон скорого поезда с красным сигнальным фонариком, и на перроне не осталось ни одного провожающего, Демин вздохнул и отправился домой. В эту ночь он долго расхаживал по набережной, подставляя колючему ветру лицо. 'Милый Чичико Белашвили! А ведь он очень все-таки прав в своей прямолинейной категоричности. Трудно подниматься, если так низко упал. Даже раскаявшемуся непосильно нести по жизни взваленную на себя ношу'.

Демин вспомнил бесконечно дорогих и близких ему людей. Они разными были, эти люди, с которыми он шел по войне, дружил, делился самым что ни на есть сокровенным. Целой вереницей выстраивались они. в его сознании, и погибшие, и живые, и он видел сейчас их так же ярко, как видел и в жизни.

Полковник Заворыгин, Сашка Рубахин, белобрысый и отчаянный Ветлугин, военком Деньдобрый, Рамазапов, Заморин, Батурин... Пожалуй, каждый из них сказал бы те самые слова, что произнес Чичико, услышав его скрытую исповедь.

Вконец замерзший, он вернулся домой и, присев за письменный стол, стал перелистывать страницы семейного альбома, подолгу рассматривать каждую фотографию. Потом встал и нежно погладил халат Зары, всегда висевший в его кабинете со дня её смерти.

- Ты прости, - сказал он глухо и пежно, - мы же никогда больше не увидимся. Прости меня за эту ошибку, тем более что она - последняя.

Потом он сварил кофе и выпил большую чашку. Мелкий озноб прошел по его телу.

'Это от прогулки по холоду, - подбодрил себя Демин, - это вовсе не оттого, что мне страшно'.

Он достал из холодильника бутылку коньяку и банку креветок, вспомнив, что эти креветки были с полгода назад куплены Заремой к какому-то празднику. В горьком одиночестве медленно, рюмка за рюмкой, он выпил всю бутылку.

Потом вернулся в кабинет. В маленьком туалетном зеркальце, что стояло на письменном столе, отразилось его лицо, обрамленное седыми висками и, отмеченное шрамом на щеке - след от ранения, полученного в полете на разведку Зееловских высот. Он вспоминал, и виделось ему лесное озеро, все охваченное утренней девственной свежестью, и обнаженная Зара, входившая в зеркально чистую воду. Так началась лучшая полоса в его жизни. Но как быстро она пролетела.

Мог ли он тогда предположить, что так сложатся их судьбы!.. Потом Демин написал письмо.

За окном прогрохотал первый трамвай с редкими озябшими пассажирами. Было около семи. Демин удивился, почему его не берет коньяк. Наверное, это от нервов.

Раскрыв нижний ящик книжного шкафа, он недолге в нем порылся и достал пистолет ТТ. Это был тот самый, подаренный ему за боевые отличия в сорок пятом победном году.

Почти не ощущая волнения, он приставил глазок пистолетного дула к груди, усмехнувшись, подумал:

'Как это просто! Гораздо проще, чем пикировать на зенитную батарею, когда она плюется огнем'. Он выше поднял пистолет, сначала остановил его у подбородка, затем приблизил к виску.

- Ну что же, капитан Демин, иди в свою самую последнюю атаку! приказал он себе.

Ранним утром в центре большого города раздался одинокий выстрел...