- Нет, - ответил не без удивления Демин, - а что?

- Вот и правильно сделал. Старик бы ужасно расстроился. Понимаешь, Коля, я тебе, как брат брату, напрямик выскажусь. Твоя первая повесть и эти сто страниц - небо и земля. Там ты летаешь, здесь - ползаешь. Равнодушное описательство, и не больше. Да и вообще материала здесь на рассказ. Хочешь помогу?

С помощью Оленина Демин превратил сто холодных страниц в короткий рассказ, и он появился в 'Восходе', не вызвав ни у кого особых восторгов. Один лишь Батурин похлопал его по плечу при встрече.

- А все-таки хорошо! Хоть это и не 'Ветер от вилта', конечно, но раосказик основан на живом эпизоде.

Хорошо, что не молчишь. Дерзай и дальше.

Но дальше 'дерзать' вообще стало невмоготу. Демин почувствовал, что он подобен пересохшему колодцу, в котором воды никогда не будет. Он, как и раньше, писал стихи, но они оставались неоконченными, и он их никому не показывал. Был единственный человек, которому он решался читать эти строки, - Зарема. Она садилась рядом на широкий мягкий диван, подбирала под себя ноги и внимательно слушала его чуть надтреснутый голос. А Демин читал с тоской, о причинах которой Зара никогда не могла бы догадаться. И стихи у него были тоскливые.

Заблудился я в жизни, как в чаще,

Вот и горько и больно до слез,

Хоть бы горсточку прежнего счастья

Мне бы ветер осенний принес

Что мне делать, куда идти?

Перепутаны все пути

Низко-низко тучи плывут,

Поспешая в чужие края,

И в себя, как последний салют,

Из нагана выстрелю я.

- Ну как?

- Хорошо, - не совсем уверенно отвечала Зарема, - только почему твои стихи такие мрачные?

- А я их для новой повести написал, о неудачливом поэте, который замышляет самоубийство, но потом видит, что мир прекрасен и не обязательно быть в нем паршивым рифмоплетом, - невесело пошутил Демин и вдруг похлопал жену по плечу. - Послушай, Зарка, а ну все к черту: и стихи, и прозу. Посмотри, какое лето за окном. Июль вовсю бушует, а мы в городе паримся. Давай на крымское побережье махнем. И не в какой- нибудь писательский Дом творчества, а в самый обыкновенный профсоюзный, где и знать-то тебя никто не будет. Я поработаю, тебе тоже полезно позагорать и покупаться, а го опять покашливать стала. Едем?

- Едем, едем, - встрепенулась Зарема.

Глава

шестая

Перед двухэтажным светлым коттеджем стояли пионеры. Мальчики и девочки, по виду семиклассники, выстроились у входа в левое крыло здания, совсем как на торжественной линейке. Были они в белых блузках и синих шапочках. Стоявший на правом фланге толстощекий паренек поднес к губам горн, а другой ударил в барабан.

И тогда пионеры дружными звонкими голосами стали выкрикивать заранее отрепетированный текст.

- Горячий пионерский привет военному летчику и писателю Николаю Прокофьевичу Демину, автору нашей любимой книги 'Ветер от винта'.

Из-за кустов магнолии выскочил запыхавшийся сторож, тощебородый, в белых парусиновых брюках и красной футболке, сердито закричал:

- Кто вас пустил на территорию! Отдыхающих перебаламутите.

Но было уже поздно. На крыльцо вышел светловолосый человек в тенниске, обнажающей сильные загорелые руки, за ним высокая черноглазая женщина с длинпой, ниже пояса, косой. Несмотря на жару, на ео плечи был наброшен теплый шарф - Зару с утра знобило.

- Здравствуйте, гвардейцы! - смеясь, окликнул пионеров Николай. Вольно!

Строй смешался, и пионеры мгновенно окружили скамейку, на которую сели Демин и Зара.

- Ну вот, теперь расспрашивайте, о чем хотели.

Пионеры один за другим стали задавать заранее намеченные вопросы.

- Товарищ Демин, нам очэнь нравится ваша повесть 'Ветер от винта', пропищала тоненькая девочка с ямочками на подбородке.

- Мы всегда будем брать пример с ваших героев, - прибавил толстощекий паренек с горном.

- А скажите, товарищ Демин, в образе главного героя вы имели в виду себя или нет? - спросил третий.

- Над чем вы работаете сейчас, товарищ Демин?

- А какие черты вы считаете обязательными для летчика?

- Товарищ Демин, - заученно начал толстяк, который, вероятно, был в этой группе старшим, - вас, одного из наших любимых писателей, мы приглашаем на сбор и просим рассказать о том, как вы работали над своей книгой.

- Спасибо, ребята, на сбор я приеду, - согласился он, - но про книгу ничего рассказывать не буду. Я вам лучше, ребята, о войне расскажу. О том, как с товарищами в бой ходил, как они летали и погибали, как врага громили. А теперь до свидания... потому что... - он не договорил. В эту минуту Зарема встала со скамейки и быстро пошла к крыльцу. Взбежав по ступенькам, она на мгновение остановилась, захлебнувшись сильным порывом кашля, а потом скрылась за дверью. Торопливо попрощавшись с пионерами, Николай побежал за ней.

В большой комнате Заремы не было. Она сидела на веранде, освещенной палящим полуденным солнцем, и прикрывала рот шарфом. Преодолевая приступы кашля, она виноватым голосом заговорила:

- Я все-таки поступила неосторожно. Ты прав быт, Коленька, когда настаивал перед отъездом показаться врачам. У нас же в городе прекрасные легочники. Давай уедем отсюда домой. Мне как-то тревожно, Коленька...

Ведь такого приступа ещё по было.

* * *

Они сидели вдвоем в кабинете с высокими окнами, выходившими в залитый солнцем больничный парк: Демин и высокий старик с густой, совершенно седой шевелюрой и острым взглядом светлых выпуклых глаз, ещё не тронутых склеротической паутинкой. Имя старика знал весь мир. Он был профессором многих иностранных медицинских кафедр, почетным академиком ряда стран, автором важных научных работ. Он только что закончил обследование Заремы, и перед ним лежала пухлая история её болезни, из которой выглядывали уголки темных рентгеновских снимков. Холодная ладонь старика лежала на этой папке.

- Мне с вами очень тяжело говорить, Николай Прокофьевич, - начал он, тем более что я поклонник вашего таланта. Но вы, Николай Прокофъевич, ещё и летчик. И вам, очевидно, правду лучше всего сказать сразу.

Не так ли?

- Да, - мертвым голосом ответил Демин. Он сидел, плотно сдвицув колени, всем корпусом подавшись вперед.

Так он когда-то сидел в кабине 'Ильюшина', когда отдавал от себя тяжелую ручку, заставляя машину пикировать на цель под самым крутым углом, и видел клубы зенитных барашковых шапок в смотровом стекле фонаря.

- Ваша Зарема... - профессор вдруг смолк, увидев напряженные плечи Демина. Стало слышно, как тикают часы на письменном столе рядом с чернильным мраморным прибором.

- Договаривайте, - хрипло потребовал Демин.

- Обречена, - закончил профессор, и опять стало тихо.

- Что? - громко произнес Демин.

- Злокачественная опухоль левого легкого. Операцию делать уже поздно.

Профессор выпрямился. Тяжело дышал Демин.

- Сколько времени она ещё проживет? - ровным голосом спросил Демин, и профессор почувствовал, какая в этом голосе тоска. Многим за свою долгую жизнь объявлял он суровые решения. Видел, как плачут и падают в обморок люди, а то и сразу лишаются на какое-то время рассудка. Такого, как Демин, он ещё никогда не видел. 'Это не лицо, а каменная маска, под которой сплошное страдание', - с уважением подумал