мадемуазель Анель о ее разовых выступлениях в цирке.
По решению директора и режиссера номер снайпера шел во втором отделении, после воздушных гимнастов и борцов, завершая вечернюю программу.
В день дебюта Оскара Поль, как обычно, перед началом второго отделения проверил наличие всех актеров и борцов. Увидев в партере мадемуазель Анель, он тотчас же забыл о ней, так как никаких дополнительных указаний или замечаний ее присутствие на арене не требовало. Стой, как манекен, и только-вот и вся роль.
Каково же было удивление режиссера, когда перед самым выступлением снайпера он вдруг узнал, что 'девица-манекен' ушла из цирка, сказав старшему шталмейстеру, что выступать она не будет, так как в цирк пришел ее жених и заявил, что он хочет жениться на манекенщице, а не на акробатке. Выслушав тираду старшего шталмейстера, Поль сказал директору:
— Прошу меня извинять. Я буду ходить за кулис искать женщина. Через три минут слушайт выстрел мосье Оскар Ларсен.
Дирижер, почувствовав какую-то заминку, взмахнул своей палочкой, и оркестр заиграл старинный гавот. На манеже неожиданно, вне программы, появилась скачущая на пони маленькая обезьянка. Проскакав несколько кругов, лошадка вместе со своей лохматой наездницей исчезла за бархатной портьерой, а на арене появилась актриса в сиреневом платье с блестками в сопровождении двух жонглеров. Они подбрасывали и ловили под музыку яблоки, то увеличивая, то уменьшая их число. Внезапно музыка умолкла. Клоуны перестали жонглировать. Один из них положил на голову актрисе яблоко.
В оркестре раздалась тревожная барабанная дробь, и в ту же минуту с противоположной стороны арены появился Оскар Ларсен в полувоенном костюме, с револьвером в руках. Тысячная толпа замерла,
Оскар поставил хромую ногу на барьер. Стоя спиной к партнерше, взглянул в зеркальце, прицелился и выстрелил через плечо.
Кто-то хлопнул в ладоши. Барабанная дробь неожиданно смолкла.
В цирке воцарилась гробовая тишина. И вдруг в эту тишину ворвался ураган.
До сознания Оскара донеслись какие-то непонятные, нелепые и страшные слова: 'Убили! Ее убили! Обезоружить убийцу!'
Ларсен быстро обернулся и увидел на коврике лежащую с распростертыми руками женщину. Опилки вокруг ее головы все больше окрашивались в ярко-красный цвет.
Люди с искаженными лицами бежали с балкона по узким проходам вниз, к арене, а им навстречу стеной вставали неведомо откуда появившиеся борцы и шталмейстеры.
Казалось, через мгновение верхние и нижние волны людей схлестнутся и арена превратится в живое месиво, в груду борющихся тел.
Но в это мгновение Поль Бертье вскочил на барьер литерной ложи бельэтажа и, балансируя на нем, как на канате, крикнул:
— Свет! Выключайт свет!
В ту же секунду цирк погрузился в темноту. Кто-то взял Оскара за рукав и сказал:
— Идите со мной за кулисы к клеткам. Иначе вас растерзают двуногие.
Ларсен сразу узнал спокойный голос Бен-Али и пошел за ним в темноту по мягкой тырсе.
Не успели Оскар с укротителем дойти до конюшни, как снова вспыхнул свет. Войдя в гримерную, Ларсен услышал отдаленный гул покидающей цирк толпы, свистки полисменов, гудки авто.
Через несколько минут к нему в гримерную вбежал запыхавшийся директор.
— Как могло случиться, Ларсен, что вы промахнулись? — спросил он взволнованно.
— Я не промахнулся, господин директор. Я стрелял по всем правилам.
— Несчастный! Вы не понимаете, что говорите! Вы попали ей в лоб, чуть повыше переносицы!
— Проклятый рефлекс! — воскликнул Оскар. — Ах, если бы Санга не была черной.
— Сумасшедший! — крикнул директор и попятился от Ларсена к двери, как профессиональный укротитель, покидающий клетку хищного зверя.
Когда Оскар в сопровождении полисмена проходил по коридору, ночной сторож уже гасил за кулисами огни. На арене было темно, лишь кольца, турники и трапеции, поднятые под самый купол, чуть светились холодным мертвым блеском.
В цирке стояла тишина. Только за кулисами, почуяв запах свежей крови, металась в клетке тигрица да тихо плакал в своей гримерной старый клоун Чико-Чиколини.
1965 г.
Талант и доллар
(рассказ)
[Этот рассказ написан в соавторстве с писателем Ростиславом Валаевым]
Ричард Уайтинг шел по Бродвею. В этой части Нью-Йорка вечером, не глядя на часы, невозможно даже приблизительно определить время — поздняя ночь сейчас или ранний вечер. Улица залита светом. Неба не видно. Ослепительные лучи световых реклам, пересекаясь яркими снопами, скрещиваются над головой. Названия боевиков и имена кинозвезд ежесекундно меняют цвет. Синие, красные и зеленые лучи взлетают в небо, порой закрывая слова, написанные в воздухе мощными прожекторами: 'Пейте кока-колу'. Свет рвется из витрин, струится из небоскребов, течет из многих плоскостей, углов, точек. Его слишком много, и, пожалуй, чтобы читать вечернюю газету, надо надеть темные очки.
Манхэттен — центральная часть крупнейшего в мире города — имеет и свой центр, называющийся рокфеллеровским. Манхэттен по-индийски означает — 'там, где нас обманули'. Несколько веков тому назад остров Манхэттен был куплен ловкими дельцами у вождей ирокезов за бесценок. В Манхэттене сосредоточено множество контор — знаменитая Уолл-стрит. В узеньких улицах рокфеллеровского центра назначают встречи деловые люди, люди большого бизнеса. Порой тут решаются судьбы целых государств. Каждый метр земли здесь так дорог, что все дома растут вверх. Только достигнув головокружительной высоты во много десятков этажей, небоскреб становится рентабельным. Есть тут здания и по сто этажей, и более, но это уже следствие гигантомании. Ею заражены некоторые деловые люди Нью-Йорка.
Из-за этих гигантских домов улицы центра похожи на горные ущелья, по обеим сторонам которых сгрудились скалы-небоскребы. Где-то далеко вверху видна узкая полоска неба, если ее не скрывает от глаз молочный отсвет реклам. С утра до позднего вечера эти ущелья запружены машинами различных марок, движущихся одинаково медленно. Машин так много, что они не могут развить сколько-нибудь заметной скорости и пешеходы передвигаются здесь быстрее, чем машины.
У Ричарда Уайтинга не было ни хорошего автомобиля, ни даже приличного костюма. Жил он довольно далеко от рокфеллеровского центра, но любил этот 'деловой' воздух, потоки света, сверкающие авто. Любил смотреть на изящных женщин, хорошо одетых мужчин, мечтая о том, что, быть может, и ему когда- нибудь повезет. Но пока фортуна не улыбалась Ричарду. В редкие хорошие дни, заработав случайно несколько долларов в порту или на вокзале, он позволял себе потолкаться с полчаса на Бродвее, поглазеть на счастливцев, подышать воздухом большого делового города.
Отсюда Уайтинг ехал домой — в район, где жили такие же бедняки-неудачники, как он, перебивающиеся в эти трудные времена случайными заработками. Когда приходили тяжелые мысли, Ричард утешал себя тем, что все же ему легче, чем многим его знакомым. У него нет семьи, детей, и он должен думать только о себе… Кроме того, в душе Ричарда жила тайная надежда. Иногда по ночам он писал небольшие рассказы. Правда, пока Ричард не заработал на этом ни одного доллара, но как знать, — а вдруг когда-нибудь придет удача? Думая так, он всегда вспоминал своего любимого героя Мартина Идена. Кто знает, не выпадет ли счастье и ему, Ричарду Уайтингу? Есть на что надеяться, а это — самое главное.
Занятый своими мыслями, Ричард машинально свернул в узенький дворик, окруженный многоэтажными домами. В одной из квартир на двадцатом этаже он снимал у хозяйки-польки небольшую,
