хвост – видимо, им она и сделала надрез. Женщина прижимает хвост к ране – той стороной, где прежде он соединялся с телом ящерицы. Пальцы сжимаются, и в рану впрыскивается что-то едкое. Рану жжет, и Марина вздрагивает, словно притронулась животом к раскаленной плите.

– Можешь сесть, – говорит женщина, и Марина опускается на землю.

Ее друзья тоже сидят у ног зантеро.

– Дети Матери-Ящерицы вручили нам ключ, – говорит сенёр Хуан. – Мы открыли дверь и смазали нектаром петли. Очень скоро вы отправитесь туда, куда хотели… туда, где нет ни людей, ни богов, туда, где нет формы. Запомните главное: только тот, кто помнит себя, сможет вернуться.

Помню ли я себя, беззвучно спрашивает Марина. Кто я такая? Кто такая «я»?

– В глазах друг друга вы увидите свое подлинное отражение, – говорит второй зантеро, и его слова кружатся перед Мариной яркими искрами, и она не сразу понимает, что больше ничего не видит, кроме этих искр, что уже нет ни двора, ни горящих плошек, ни трех колдунов… пространство свивается в спираль, и, скользя по ее изгибам, Марина проваливается в бесконечное сверкающее никуда.

[Интермедия]Его сверкающие инструменты

Майк идет сквозь неоновое море огней. Мир вокруг расплывается, как от дождя. Лица прохожих, красные огоньки автомобилей, вспышки рекламы… всё размыто, всё в расфокусе, лишено очертаний, обернулось цветными пятнами.

Слезы стоят у Майка в глазах. Марина, повторяет он про себя, Марина, Марина…

Я всегда тебя жду – а ты возвращаешься, только чтобы снова уйти. Ты всегда бросаешь меня одного. Я мертвый, ты живая. Я совсем не помню, как был живым, – наверное, это было очень давно. Даже если бы я не умер в пятнадцать лет, я бы все равно не встретил тебя в вашем Заграничье. Или встретил уже старым, взрослым… в лучшем случае был бы другом твоих родителей, приходил бы в гости и, увлеченный взрослыми разговорами, не обращал внимания на маленькую девочку.

Да нет, конечно нет! Я бы все равно заметил тебя, даже будь я глубоким стариком.

Марина, повторяет Майк, Марина, Марина, Марина… только один раз я сказал тебе, что люблю тебя, – но не было и дня, когда я не повторял твое имя. Марина! Вот я иду по Вью-Ёрку, великому городу, моему родному мертвому городу, и я снова не знаю, где ты. Ты прогнала меня прочь, велела уйти – и я ушел, как я мог ослушаться? Наверное, ты права: я не чета твоим друзьям, я не выдержу в глубине и нескольких минут. Ты отправила меня домой – и дома я буду ждать тебя, ждать всю свою мертвую вечность.

В лифте Майк смотрит в зеркало, вытирает заплаканные глаза, достает из кармана ключ.

Марина, Марина, повторяет он про себя.

Дверь квартиры за спиной захлопывается, Майк нащупывает выключатель, но прежде чем вспыхивает свет, из темноты он слышит: «Я уже заждался тебя, мой мальчик!» – и от этого знакомого голоса Майка парализует ужасом.

– Ты неплохо обжился в моей квартире, – говорит Орлок сыну.

Майк сидит – он даже не помнит, как добрался до кресла, – а Орлок Алурин рассматривает книжные корешки на полках своего кабинета. Дважды умерев и дважды воскреснув, он как будто остался прежним: высокий мужчина с пронзительными глазами и цепкими руками, очень хорошо умевшими делать больно. Вот разве что лицо – кожа на скулах временами провисает, словно маской натянута на череп.

– Приятно жить одному, ха! – говорит Орлок. – Можно воображать себя взрослым. Но рано или поздно папочка возвращается домой, верно? И проверяет, всё ли дома на месте…

Орлок достает с полки книгу, сует руку в щель и что-то там нажимает. Деревянная панель в стене отодвигается, Майк видит бронированную дверцу сейфа.

– Не находил, нет? – спрашивает Орлок. – Ты нелюбопытен. Или просто плохо искал. А ну-ка сознавайся, – он оборачивается, – искал? Искал или нет?

Рот Орлока от резкого поворота соскальзывает на щеку, затем возвращается на место.

– Н-н-н-н-нет, – качает головой Майк. – Я ничего здесь не трогал.

– Значит, нелюбопытен, – кивает Орлок, набирая код. – Вот и хорошо.

Дверца сейфа открывается. Орлок достает и надевает длинные белые перчатки, вынимает сверкающие серебряные предметы… вынимает, любуется и раскладывает их на столе перед Майком.

– Мой набор взломщика, – с гордостью говорит он, перекатывая в пальцах тяжелый металлический шар. – Могу вскрыть любого. Вопрос времени. Обычно можно уложиться в полчаса, но люблю потянуть удовольствие. А ты? Хочешь, чтобы все поскорее закончилось?

Майк молчит. Он не связан, но не может пошевелиться. Взгляд его прикован к блестящим иглам, щипцам и зажимам.

– Хочешь! – говорит Орлок. – Уже боишься! Я же тебя знаю – ты трус и быстро расскажешь мне всё, что я хочу знать. Ты ведь догадываешься, о чем я спрошу? Ну, мой мальчик? Какой будет мой первый вопрос?

Марина! – думает Майк. Марина, Марина! Конечно, конечно, отец пришел за ней и ее друзьями. Но нет, я не скажу ему, где они… не сразу скажу. Буду тянуть время, чтоб они успели уйти.

– Наверное, твой первый вопрос – скучал ли я без тебя? – говорит он, и Орлок швыряет шар. Резкая боль, как от ожога, пронзает левое плечо Майка.

– Чистое серебро, благородный металл, – говорит Орлок. – Ничто не причиняет такую боль мертвым, как серебро. Сам видишь – приходится работать в перчатках.

– Я думал, ты уже дважды мертвый… многажды мертвый, – говорит Майк.

Он не может смотреть отцу в лицо – подвижное, пластичное, текучее. Майк снова вперяется взглядом в длинную серебряную иглу на краю стола.

– Я был, да, – кивает Орлок. – Я был сброшен в глубинные миры, но поднялся назад. На глубине я неуязвим – но если я хочу работать в этом мире, надо что-то выбрать, принять какую-то форму, воплотиться в привычном мертвом теле. Конечно, любое тело уязвимо – и ты это узнаешь очень скоро.

Орлок перебирает инструменты – пилочки, щипчики, иголочки, тусклый мертвящий блеск серебра. В левом плече у Майка пульсирует жгучая боль, хочется закрыть глаза, но он не может отвести взгляд от длинной иглы.

– Ты не хочешь угадать мой вопрос, – говорит Орлок, – тогда я спрошу прямо. Где твои друзья? Гоша, Лёва, Ника… Марина?

Марина! Имя вспыхивает даже сквозь боль.

– Наверное, у себя дома? – говорит Майк. – В Заграничье?

– Не ври мне, мой мальчик, – Орлок нависает над столом. – Не смей мне врать!

Майк не отводит глаз от иглы, только чтобы не видеть рук Орлока, а потом слышен щелчок – это ножницы, серебряные ножницы, открываются и закрываются у самого лица.

– Мне кажется, ты не разобрал вопрос, мой мальчик, – шепчет Орлок и двумя пальцами берет Майка за мочку. – Мне кажется, тебе надо проверить слух.

Щелк. Щелк. Совсем близко… опять щелчок, запах горелой шерсти, Орлок отпускает ухо и показывает Майку дымящийся клок волос.

– Видишь? – говорит он. – Это волосы. Они горят от одного соприкосновения с серебром. И твоя плоть тоже будет гореть. Поэтому скажи мне как любящий сын