Никто из пациентов никогда не задавал мне таких вопросов – и, наверное, поэтому я растерялся, присел на стул и стал рассказывать, что работа, конечно, хорошая, но тяжелая, особенно ночные дежурства… короче, и не заметил, как прошли мои полчаса, и в палату заглянул коллега, чтобы принять дежурство. Я сам удивился, что мне вовсе не хочется уходить, и я с удовольствием поболтал бы с Тимом еще. В те два дня, что я не был в больнице, я то и дело вспоминал его, недоумевая – чем же зацепил меня этот бродяга? Снова выйдя на дежурство, я понял, что с нетерпением жду новой встречи. Но, увы, Тим выписался за несколько часов до моего прихода – анализы нормальные, температура больше не поднималась, мои коллеги решили, что у него было обычное отравление. Сам не знаю почему, я огорчился.
– Но вы встретились снова? – спрашивает Марина.
– Да, – кивает Доктор, – где-то через месяц. Опять было мое дежурство, и мне сказали, что в приемном покое какой-то мужчина хочет меня видеть. Я спустился и даже не сразу узнал Тима: на этот раз он не напоминал бродягу, был неплохо, я бы даже сказал, не без изящества, одет, борода подстрижена, длинные волосы убраны в хвост. Он улыбнулся мне и сказал, что ему нужна моя помощь. Я предложил ему пройти в кабинет, и там он попросил меня выписать рецепт на мамаверин, такое слабое обезболивающее, или, точнее, спазмолитик… честно говоря, ничего особенного, во многих областях его продают без рецепта, да и у нас принимают все подряд при головной боли или сильных спазмах. Если бы Тим сказал, что у него болит голова, я бы тут же дал ему рецепт, но он просто попросил меня и улыбнулся – и я тоже улыбнулся в ответ и спросил, что у него болит. И тогда Тим сказал: доктор, у меня ничего не болит, вы мне нравитесь, и я не хочу вам врать. Вообще-то я могу без него обойтись, но вы сами видели, в каком я бываю состоянии после перехода. Какого перехода, спросил я, хотя, кажется, в глубине души уже знал ответ.
– Тим умел переходить из области в область? – спрашивает Ника. – С помощью мамаверина?
– Тим умел путешествовать, – отвечает Доктор. – Как и вы, он был с той стороны Границы, из мира живых. Во всех областях он разыскивал других путешественников – считал, что, объединившись, они смогут изменить мир.
– А во Вью-Ёрке нашел кого-нибудь? – спрашивает Марина.
– Да, – кивает Доктор. – Он говорил, что колдуны-зантеро тоже умеют пересекать границы. И еще он считал, что у меня богатый потенциал… мне кажется, тут он ошибался, хотя – кто знает? Я ведь в самом деле много путешествовал после знакомства с ним.
– У него был какой-то прибор? – спрашивает Марина.
– В том-то и дело, что нет! Тим случайно открыл новый способ путешествовать, о котором до него никто не знал. Тим был химик, фармацевт, разрабатывал новые лекарства – и однажды случайно… короче, детали не важны, суть в том, что не нужно никаких приборов, никаких долгих тренировок, никакого обучения, как у зантеро… просто берешь такую пластину, типа пластыря, – и Доктор показывает пальцами в воздухе круг несколько сантиметров в диаметре, – клеишь на тело и ждешь, пока она впитается… и происходит скачок… переход… Тим говорил, что никогда не знаешь, куда попадешь, но если долго тренироваться, можно этим немного управлять.
– Это как раз понятно, – кивает Марина. – Все способы перехода в этом смысле устроены одинаково: концентрация, визуализация и всё такое.
– А куда надо клеить? – спрашивает Ника. – На два пальца ниже пупка?
Доктор смотрит на нее с уважением:
– Да, именно. То есть можно и в другие места, но вот сюда – лучше всего, – и он тычет пальцем в низ живота.
– Узел фикса, – чуть слышно говорит Ника.
– А мамаверин, – спрашивает Марина, – зачем нужен?
– Чтобы меньше тошнило, – улыбается Доктор. – Все-таки переход – такое дело… ну, вы знаете.
– Вы дали Тимофею таблетки, и он ушел, – торопит Марина. – А потом снова вернулся?
– Нет, – качает головой Доктор, – Тима я больше не видел. В тот день мы проговорили несколько часов, и, уходя, он оставил мне десять этих дисков. Сказал, что я обязательно должен попробовать… видимо, он не знал, что на мертвых диски действуют иначе. Мне ни разу не удалось переместиться в другую область, меня отбрасывало все дальше и дальше вглубь.
Он говорит это слово так, как Павел Васильевич говорил «война», думает Марина. Очень страшное – но самое главное, что было в жизни.
– И что там? – спрашивает она. – В прошлый раз вы говорили, что там нет форм, расщепление и чистый хаос. Но тогда зачем вы снова и снова туда ходите?
Доктор пожимает плечами:
– Я не знаю. Интерес исследователя? Любопытство? Желание проверить себя? Мысль о том, что в глубине скрыты ответы на все вопросы, которые люди даже боятся себе задать?
Марина кивает.
– Но там есть… жизнь? – спрашивает она. – Живые существа? Мы видели монстров, но, может, есть и другие… сущности?
– Есть ли там живые существа? – переспрашивает Доктор. – Конечно. Люди. Чудовища. Ангелы. Божества. Прекрасные девушки. Безобразные уроды. Кентавры, русалки, гарпии, драконы… там есть всё. Любая форма, которую мы можем помыслить, берет начало в глубине. И то, что мы не можем помыслить, тоже прячется там. И они… они бесконечно превращаются друг в друга. И сам ты, попадая туда, тоже перестаешь быть собой и становишься… я же говорил: как разноцветные бензиновые пятна на воде. И наоборот: любой предмет или любое существо, перенесенное из глуби сюда, приобретает здесь некую форму. Не знаю, окончательную или нет.
– Да, – говорит Гоша, – Орлок говорил о том же!
Орлок! – вспоминает Марина. Орлок поднялся из глубинных миров – и теперь охотится за нами.
– Я приносил оттуда сувениры, – продолжает Доктор, – но никогда не угадаешь, чем они станут здесь. С другой стороны, вот что странно: когда приносишь что-то из глуби, и оно превращается здесь в то, чего ты раньше никогда не видел, сразу понимаешь, что это, зачем и как им пользоваться. Когда я это сообразил, некоторое время даже думал о том, как путешествия вглубь могут изменить науку
