– Они не друзья мне, – говорит Майк. – Я не видел их сам не знаю сколько.
– Как плохо врать, – тихо, почти с нежностью говорит Орлок. – Ты же был с ними в Главном парке. Вы же полпарка разнесли! Вы же отбросили вглубь целый отряд моих ищеек! И ты никого не видел, да? Не видел?
Резкая боль – это Орлок прижал ножницы к правой щеке.
– Кончай орать, – говорит он, и лишь тогда Майк слышит, что кричит. – Кончай орать и скажи мне, где они.
Боль вспыхивает в голове, в левом плече, во всем теле. Ожог на щеке посылает привет обожженному плечу…
– Где они? – повторяет Орлок. – Где Гоша? Где Лёва? Где Ника? Где Марина?
Марина! Она во дворике, где, наверное, уже начался Зантерикос. Там Марина обняла меня, поцеловала и назвала красивым, умным и смелым. Что бы отец со мной ни делал, я не скажу ему, где она!
– Думаешь, ты долго выдержишь? – говорит Орлок. – Ты же трус! В детстве ты терял сознание от ужаса, стоило мне только пригрозить! Посмотри, посмотри, сколько здесь инструментов!
Орлок обводит рукой стол – и длинная серебряная игла снова вспыхивает на правом краю.
Орлок кладет ножницы и берет катушку с серебряной нитью. Отрезает кусок дюймов в десять, натягивает между пальцев, придвигает к лицу Майка.
– Смотри, какая прелесть! Простые вещи – для допросов самые действенные. Эта нить пройдет сквозь твою кожу, как раскаленный нож. Сквозь кожу, сквозь мясо, сквозь кости. Посмотри, как просто, – Орлок то ослабляет, то натягивает нить. – Можно обмотать ее вокруг пальца, немножко затянуть… и – оп! – пальца не будет!
Орлок нагибается над левой рукой сына, но правой Майк успевает схватить длинную иглу. Что есть силы сжимает в кулаке, чем сильнее боль – тем сильнее сжимает, а потом отводит руку назад и наносит удар…
Придет время – и времени не будет, сказал зантеро Хуан, – и время для Майка замедляется, сквозь сжатые пальцы сочится дым, медленно, очень медленно движется рука с иглой, постепенно разворачивается навстречу Орлок Алурин – и тут игла вспыхивает длинной серебряной искрой, раскалывает воздух, стремительная, как молния, неотвратимая, как разлука, острая, как боль во всем теле… вонзается в глаз Орлоку, входит в череп, втыкается в мозг.
Вспышка и грохот, комья и брызги крови в лицо… Игла выпадает из того, что недавно было пальцами Майка и со стуком падает на пол.
Майк опускает глаза: на полу бьется в судорогах дымящееся безголовое тело его отца.
12Только тот, кто помнит себя, сможет вернуться, повторяет Лёва. Помню ли я себя? Кто я такой? Что такое «я»?
Я – Лёва Столповский. Я – студент третьего курса матмеха. Сейчас я в глубинных мирах. Здесь темно и ничего не видно.
Не так, чтобы совсем ничего. Неясные геометрические фигуры. Вращающиеся зубчатые колеса. Подвижные части механических машин, скрытые за клочьями темного тумана.
Неужели это и есть глубинный мир?
Кто я такой? Я – Лёва Столповский. У меня есть сестра Шура. Я люблю ее, и она любит меня. А еще я люблю Марину – и она тоже меня любит.
Туман раздвигается перед Лёвой, как занавес в кинотеатре. Словно на экране, он видит девушку в сверкающих доспехах: она поднимает меч высоко над головой, лицо ее скрыто забралом.
Это Марина, догадывается Лёва, еще могущественней и прекрасней, чем была наверху. Марина – вождь и воин, та Марина, которую я всегда предчувствовал и всегда любил.
Раздается клекот – и из тумана появляются две птицы, ворон и коршун. Черные перья вороньего крыла слегка задевают Лёвино лицо, ворон садится на левое плечо Марины; коршун, описав широкий круг – на правое.
Это Ника и Гоша, думает Лёва и ложится у Марининых ног большим боевым псом. Он хочет сказать: я здесь! – но гортань издает только глухое рычание.
Помню ли я себя? Я – Лёва Столповский. Третий курс матмеха. Мне нужно готовиться к экзаменам. Сессия скоро, а я все пропустил.
Лёва открывает книгу, буквы прыгают по странице, превращаются друг в друга, дразнят, подмигивают… Лёва тянет руку к свече на столе – рука старая, морщинистая, да и борода совсем седая. Лёве, наверное, лет сто или все двести.
Он сжимает свечу в руке и глядит на огонь, рыжий, как некогда его волосы. Свеча – это Марина, понимает Лёва. Она дает нам свет. Он смотрит на стол – книга исчезла, вместо нее – реторты, колбы, мензурки. Высушенная лягушачья кожа. Крыло летучей мыши. Серебряный нож.
Тот самый серебряный нож. Им когда-то Ника убила Орлока – а теперь сама превратилась в нож. Лёва ищет взглядом Гошу, массивный пистолет «Хирошингу-2001», легко взять, трудно выпустить, точь-в-точь их дружба, началась давным-давно, а все крепче и крепче с каждым годом.
Лёва улыбается. Кто я?
Я – Лёва Столповский, мы с Мариной любим друг друга, мы дружим с Гошей и Никой. Мы должны быть вместе, какую бы форму ни приняли, во что бы ни превратились.
Мы друзья, и это главное.
Раскат грома доносится сразу со всех сторон – и со всех сторон на Лёву обрушивается дождь. Свеча гаснет, потом вовсе исчезает – вода, кругом вода, Лёва плывет, пошевеливая чешуйчатым хвостом, ныряет, погружается все ниже и ниже, устремляясь туда, где сквозь зеленоватую толщу воды светится на самом дне золотое кольцо. Это Марина! – догадывается Лёва и принимается что есть сил работать плавниками. Сияние кольца все ближе, но тут справа щелкает клыками огромная пасть – Лёва едва успевает увернуться.
Акула? Акула со щупальцами? Спрут с зубами? Кем бы оно ни было, оно снова атакует, и Лёва – остро заточенный скользкий гарпун – врезается чудовищу в бок. Раненый монстр падает в бездну, унося с собой застрявшего в ране Лёву вниз, в кромешную тьму, в подводное безмолвие…
Пузырьком воздуха Лёва вырывается из пробитой брюшины, колышущимся шаром поднимается, быстрее и быстрее, вот уже пробивает поверхность воды, устремляется к небу, огромный воздушный шар… нет, дирижабль, что парит средь пушистых облаков, уже совсем от них неотличимый, он сгущается, темнеет, превращается в тучу, проливается дождем, миллионами дождевых капель летит вниз, к огромному размокшему полю, где друг против друга замерли две армии, готовые к битве.
На вороной лошади Лёва мчит во главе отряда. Флаг развевается за спиной. Горн трубит атаку. Враги ближе и ближе, всадники несутся во весь опор, впереди на огромном белом коне высокий длинноволосый командир. Лёва отпускает поводья – кентавру не нужны поводья, – скидывает с плеча ружье, целится, стреляет… жалящей пулей несется навстречу врагу, прямо в стальной доспех, подменивший лицо, в металлическую маску, пуленепробиваемую сталь. Врежешься – распадешься на части, расплющишься, точно ком пластилина, брошенный на асфальт с балкона многоэтажки.
В последний момент Лёва замечает в доспехе смотровую щель, мелкой мошкой протискивается внутрь, бьется, жужжа, между теплой щекой и холодным металлом, ищет, куда ужалить.