спокойно ответила, что у нее были семейные проблемы, в этом году она никуда не поступала, но может выйти обратно на работу, если, конечно, они не нашли другого курьера. Курьер им больше не требовался, но требовался стажер, и к Новому году Ника вдруг поняла, что ни на какой журфак поступать не будет; все ведь говорят – лучшей школы для журналиста, чем действующая редакция, еще никто не придумал, а ее заметки и интервью появляются в каждом номере, коллеги ее хвалят и считают, что у нее все очень даже неплохо получается.

Поэтому сейчас Ника быстро смывает с себя запахи ночного сбора ППП – через час традиционное осеннее чаепитие на квартире у главного редактора, в прошлом году Нику еще не воспринимали всерьез, поэтому она волнуется и не хочет опоздать.

Вылезая из ванны, краем глаза Ника замечает на запотевшем зеркале какие-то черточки и точки, но слишком спешит и не вглядывается. Вытирается, снова подходит к зеркалу, и ей кажется, что черточек с точками стало больше и, может, они даже немного похожи на буквы. Но Нике некогда их рассматривать, она решительно протирает зеркало полотенцем и включает фен.

Через пятнадцать минут она выбегает из дома. Ветер метет по земле желтые и красные листья, Ника быстрым шагом пересекает двор, а с качелей на детской площадке поднимается стройный, модно одетый парень.

– Ника! – кричит он и машет рукой.

Девушка останавливается.

– Кирилл? – с изумлением говорит она, узнав одноклассника. – Сто лет тебя не видела! Какими судьбами?

– Тебя ждал, – отвечает юноша, – хотел поговорить.

– Страшно рада тебя видеть, только я сейчас тороплюсь. Может, позвонишь вечерком, поболтаем, расскажешь, что у тебя слышно?

– Давай я тебя провожу, – говорит Кирилл. – Понимаешь, это не телефонный разговор.

– Ну пойдем, – удивляется Ника.

Кирилл идет к ней, и Ника ясно видит, как осенние листья на дорожке между ними складываются в почти геометрический узор – две параллельных алых черты на желтом фоне, пересеченные третьей, что-то вроде буквы «Н», – но тут Кирилл задевает их мертвой кроссовкой, а потом ветер подхватывает листья и уносит прочь.

Показалось, думает Ника. Наверное, с недосыпа.

3

Свет погас, потом снова вспыхнул. Еще и еще раз.

Майя взвизгнула и вцепилась Лёве в руку.

– А если лифт упадет? – шепчет Майя.

– Не глупи, – говорит Лёва. – Если бы лифт каждый раз падал, когда свет гаснет, весь матмех давно бы перенесли в Заграничье.

Майя хихикает, но Лёвину руку не отпускает. Лифт тем временем продолжает движение и вскоре останавливается на двенадцатом этаже.

– Я так напугалась, – говорит Майя.

Лёва осторожно высвобождает локоть и выходит из лифта. Майя бежит следом, этакий смешной шарик-очкарик – невысокая, толстенькая, в больших очках – похожая на персонажа мультика или на круглого робота-умника из «Космических войн». И, кстати, несмотря на отчасти комичный вид, Майя действительно неглупая девчонка, на любом семинаре заметно.

До начала лекции еще пять минут, и третьекурсники толпятся перед дверями БМА, большой математической аудитории. Лёва сразу замечает бывшего одноклассника по матшколе Сережу Вольфина, который стоит чуть в стороне, небрежно прислонившись к стенке. Длинные волосы спадают на плечи, глаза поблескивают иронично.

– Привет! – говорит Лёва.

– Салют! – отвечает Вольфин.

Майя молча кивает.

Вольфин вылетел с матмеха после прошлой сессии, но то и дело заглядывает повидать старых знакомых. Теперь, когда не надо ходить на военку, он перестал стричь волосы и пытается отрастить бороду. Борода, правда, выходит куцеватая – может, потому, что он то и дело ее пощипывает.

– Я за тобой, – говорит Вольфин. – Пойдем по пиву сходим?

– Аллё, – возмущается Лёва, – у меня же лекция! Пиксанов читает геометрию Рамина.

– Ой, тоже мне, сложность! – фыркает Вольфин. – Вот, Майку попроси, она тебе все законспектирует и потом с удовольствием даст конспект.

– Я могу, да, – соглашается Майя, и Вольфин довольно хихикает.

Пивной бар «Ракушка» находится в опасной близости от Университета, и потому в любое время там полно студентов, сбежавших с лекций. То и дело повторяя неизменное «салют!», Вольфин подходит к автомату и кидает монетку в прорезь. Желтоватая струя пива льется в пузатую кружку.

Вдвоем они отходят к пустому столику.

– Восстанавливаться не собираешься? – спрашивает Лёва.

– Зачем? – удивляется Вольфин. – У меня и так все отлично. Читательский билет в библиотеку я сохранил, вся сокровищница мировых знаний при мне. Не лекции же Пиксанова мне слушать.

– А диплом?

– Да ладно, обойдусь и без диплома. Я тут устроился лаборантом в один институт – так на той неделе я им уже организовал семинар, докладывал свои последние результаты в теории разнообразий.

– И как?

– Как-как… как всегда. Короче, если мне надо будет – меня и без диплома возьмут.

Лёва смеется. Еще в школе он смирился с тем, что Сережа Вольфин – математический гений, и удовлетворился первым местом в классе после него. Тут-то они и подружились – когда Лёва понял, что им нечего делить.

В каждом поколении бывают свои гении. И это, в общем, здорово – учиться вместе с одним из них. Лёва даже познакомил Вольфина со своими друзьями. Вольфин всем понравился, и в прошлом году Гоша с Никой пару раз ходили вместе с Вольфиным на пэпэпэшные сборы, пока тот не заскучал и не нашел себе новое увлечение.

– А ты все еще тусуешься с этими… с системщиками? – спрашивает Лёва.

– Бывает, да, – отвечает Вольфин. – Мертвой музыкой можно разжиться, да и телки у них клевые.

Телки! Лёва морщится. Все-таки у этих системщиков дикий жаргон. Он бы ни за что не назвал девушку телкой. Даже Майю, не говоря уж о Марине.

Всякий раз, вспоминая о Марине, Лёва удивляется: как же так получилось, что его самая близкая подруга учится в Академии? А ведь к ним в матшколу в выпускном классе тоже приходили – «вербовали», как выразился Вольфин. Никто, разумеется, не пошел: почему-то математически одаренные дети не любили Учреждение, хотя – в отличие от Лёвы – никак с ним не сталкивались.

С кем с кем, а с Вольфиным о таких делах лучше вообще не заикаться – он и с матмеха вылетел, потому что отказался сдавать экзамен по истории Проведения Границ. Так и сказал: все это ерунда и пропаганда. Поставил, между прочим, всех в дурацкое положение: никто, конечно, не хотел выгонять самого талантливого студента на курсе, но после такого демарша – пришлось.

Зато теперь Вольфин не ходит на скучные лекции, а пьет пиво, тусуется с волосатыми системщиками и смотрит мертвое кино на отцовском видаке. Лёва тоже пару раз к нему заходил – посмотрел вот знаменитые «Космические войны». Оказалось, ничего особенного, просто детская сказка.

Теперь, впрочем, Вольфин отошел от кино и сутками читает разные книжки на инглийском и франкском. Вот и сейчас увлеченно пересказывает какой-то мертвый роман, где, судя по пересказу, речь все больше про то, кто, как и с кем спит.

– Ты смотри, – говорит Лёва, – не слишком увлекайся. А то за такими книжками всю математику позабудешь.

– И не страшно, – улыбается Вольфин. –