Наверное, я люблю Нику за то, что она не такая, думает Гоша. Люблю за то, что в глубине души она до сих пор хочет разрушить Границу – как хотела много лет назад мама.
Электричка останавливается, Ника поднимает заспанное лицо – на щеке отпечатались складки Гошиной штормовки, припухшие со сна глаза растерянно моргают.
– Мы приехали, да? – говорит она, и Гошу снова захлестывает нежность.
– Да, приехали, – эхом отвечает он и краем глаза снова замечает странную вибрацию оконного стекла, на этот раз вздрогнувшего несколько раз подряд.
У подъезда Гоша спрашивает:
– Я зайду?
Но Ника с извиняющейся улыбкой качает головой:
– Не сегодня, милый, я и так уже опаздываю.
– Ах да, у тебя же собрание!
– Ну да! – Ника чмокает Гошу в губы, быстро-быстро, чтобы не увлечься, и, еще раз обернувшись на прощание, входит в подъезд.
Лифт опять сломан, и Ника торопливо бежит по лестнице на третий этаж. Хорошо еще, что рюкзак не тяжелый: все походные вещи носит Гоша, у Ники только спальник и косметичка, она же аптечка.
В прихожей Ника кидает в угол пропахшую дымом штормовку, снимает кроссовки и, глянув на стенные часы, мчится в ванную. Пока теплая вода смывает запахи леса, ночи и костра, Ника пытается перестроиться – забыть старые песни, пылающие осенние кроны, убаюкивающий стук колес… на самом деле – даже Гошу, хотя, конечно, о Гоше она всегда помнит, он всегда рядом, даже когда она сидит на редколлегии или берет какое-нибудь скучное интервью.
Хотя почему – скучное? Обычно Нике нравятся ее интервью, да и вообще – до сих пор не верится, что ей так повезло, что она оказалась в редакции «Молодости», знаменитого журнала, подшивки которого до сих пор хранятся у Гошиных родителей. Много лет назад там печатали переведенные с мертвых языков романы Фэма и Холкнера, Хицжеральда и Бэринжера. Сама Ника только в прошлом году прочитала «Над пропастью лжи» – книгу, которая до сих пор для многих остается чем-то вроде путеводителя по жизни, самоучителя, рассказывающего, как жить честно, не позволяя себе предательских компромиссов и не поддаваясь притяжению той самой пропасти лжи, куда так гибельно влечет героев романа. Сама Ника этого притяжения никогда не чувствовала, и потому больше всего ей понравилось, как в романе описан Вью-Ёрк, мертвый мегаполис, где, наверное, и сейчас живет вечный восьмиклассник Майк и где они побывали четыре года назад по дороге в Банаму. Разумеется, об этом путешествии Ника не рассказывала никому – разве что Кириллу, который в школе был трогательно в нее влюблен, а вскоре после выпуска куда-то пропал, так что Ника не слышала о нем уже года два.
Вообще после школы все пошло не так, как они думали когда-то. Кто, скажем, мог ожидать, что Гоша, прогулявший половину девятого класса, вдруг увлечется геологией, прекрасно сдаст экзамены и с первого раза поступит не куда-нибудь, а в Университет? Так что когда Нику спрашивают: «Ты с кем-нибудь встречаешься?» – она может смело отвечать: «Да, у меня есть друг, третьекурсник геофака». Смешно, конечно, этим гордиться – можно подумать, Гоша стал бы хуже, если бы не был студентом Университета! Ника вот никуда не поступила – и ничего. Никогда бы не подумала, что такое может случиться, но в выпускном классе всё, кроме ее любви, стало ей неинтересно, и пока Гоша, вдохновленный любовью, зубрил химию и математику, Ника сидела дома, пыталась учиться, но на самом деле только покрывала клетчатые листочки сложно переплетенными буквами «Г», «Н» и «Л», неумелыми набросками Гошиного профиля и даже – стыдно вспомнить! – традиционными сердечками.
Никаких идей, чем она хочет заниматься, у Ники не было. В последнюю минуту ей пришло в голову, что было бы здорово учиться вместе с Гошей на геолога, но она срезалась на первом же экзамене, чуть с Гошей не поругалась («А помочь ты не мог? Сам-то все сдал!» – «Как бы я тебе помог, мы же в разных концах аудитории были?»), но быстро утешилась, решив потратить год на то, чтобы понять, куда же она все-таки хочет поступить. Чтобы девочка не болталась без дела, через одну из своих фронтовых подруг тетя Света пристроила ее работать курьером в ту самую «Молодость» – и через полгода Ника поняла, что не хочет быть ни геологом, ни историком, ни физиком, а хочет поступать на журналистский, чтобы через пять лет триумфально вернуться в ту же редакцию уже не девочкой на побегушках, а серьезным дипломированным специалистом, настоящим репортером.
Ника уволилась с работы и на этот раз, возможно, и впрямь поступила бы – но за две недели до экзаменов ушла тетя Света, во сне, тихо и спокойно. На похоронах Ника не проронила ни слезинки, но вернувшись в опустевший дом, села в кресло у окна и замерла там на месяц. Второй раз в жизни она потеряла самого близкого человека – но теперь она взрослая, сама себе хозяйка, и никто не заберет ее к себе, как тетя Света после гибели Никиных родителей. Конечно, Гоша приходил каждый день, кормил с ложечки, как в детстве, приносил книжки, читал стихи и говорил о любви – но Ника словно окаменела. Только Марина нашла верные слова:
– Ты как будто снова попала в тот свой промежуточный мир. Помнишь женщину, которая потеряла ребенка и теперь вечно сидит в кресле? Вот я думаю, это такая же ловушка. Нам тогда показали наши самые тайные страхи, то, чего мы боимся и притягиваем к себе. Но ты помнишь, как Лёва нас оттуда вытащил? Помнишь, что нам говорили перед переходом? Все, что происходит в промежуточных мирах, нереально, и мы сами там нереальны. И все, что происходит с тобой сегодня, – такое же порождение твоего сознания. Тебе только кажется, что ты осталась одна. Ты уже не маленькая девочка, у тебя есть Гоша и мы с Лёвой. Это всё не навсегда. Рано или поздно это закончится, и ты снова вернешься к жизни.
Ника молчала, и Марина добавила:
– Ну и помни, что каждый раз, когда ты плачешь или просто страдаешь, ты служишь источником энергии, которую Учреждение продает Конторе.
В ответ на Маринины слова Ника лишь кивнула, но когда через неделю позвонили из редакции и спросили, как у нее дела с поступлением,
