До тех пор, пока он не попытался установить взрывчатку в лаборатории своего куратора. Тарантулас работал с опасными реактивами, взрыв не стал бы чем-то необычным… он полагал, что достаточно усыпил бдительность наблюдателя… но зачем? Погибни ученый — ему бы приставили другого куратора, пусть не настолько умного и хорошо его знающего, но уж точно — не настолько внимательного, заботливого и снисходительного.
Паутина скрутила его — не больно, но вырваться из упругой массы не получалось. Тарантулас стоял и укоризненно смотрел желтыми линзами, вертя в руке детонатор. А потом шумно вздохнул вентиляцией, и произнес:
— Ты виноват и мне придется тебя наказать. Как мы и договаривались.
От фразы, сказанной совершенно спокойным голосом, почему-то застыл энергон в корпусе. Проул вспомнил тот договор: в случае доказанного намеренного саботажа… наказание, не унижающее, не публичное и не несущее вреда здоровью… на усмотрение куратора. Тогда это не показалось страшным…
Тарантулас разворачивает его к себе спиной, и скрученным проводом легонько бьет по дверкам — не больно, но корпус встряхивает, вырывая из холодного ступора, в который он почти погрузился.
— Сдай планшет и ключ-карту доступа, и скинь мне всё, что делал за последние три декады. От работы ты отстранен. Я должен проверить, не испортил ли ты что-то.
Паутина отпускает, и Проул, пошатываясь, стоит на своих ногах. А куратор ждет…
— Ну?
— Сейчас… сейчас.
Пальцы подрагивают, когда он протягивает требуемое. Что дальше? Холод притаился внутри…
А дальше его провожают до комнаты и оставляют там — в тишине и сумраке, наедине с его инфопланшетами, но без выхода в сеть…
— И подумай над смыслом своих поступков. Энергон я принесу вечером.
Дверь закрылась. Тихо пискнул замок.
И… всё?
Какое-то время он тупо смотрел на светлую створку, покрытую неярким серебристым узором, и чувствовал себя очень странно. Где-то тут определенно был подвох, определенно должен быть, потому что на «наказание» это как-то не похоже. Проул не уверен, чего он ожидал. Что его запрут в карцере в статнаручниках? Отдадут ДЖД? Или… По спине пробежала дрожь.
«Энергон принесу вечером…»
Верно. Вечером.
Скорее всего, Паук сейчас потратит какое-то время, чтобы проверить всё, что он делал, а уже потом… пальцы нервно сжали планшет. Чего он ждёт? Автобот не знал, но до ужаса боялся.
«Виноват… ты виноват… тебя придется наказать…»
Эти слова крутились в процессоре, вызывая волны холодной паники. Тактик почувствовал, что дрожит, видеозахват пошел помехами. Почему? Не убьет же его куратор! Они же договаривались! Он полезен и нужен, нужен живым и здоровым, Тарантулас его… любит? Почему он так боится сейчас? Почему он не боялся раньше, когда начинал это дело, когда помогал врекерам сбежать? Ведь он же понимал, что их могут поймать, и уж точно не оставят этого просто так… почему сейчас его трясет, как незакрепленный станок? Почему он чувствует готовность не просто признать свою вину, а встать на колени, униженно умоляя о прощении? Зная, что прощения не будет?
Почему-то найти ответ на эти вопросы оказалось странно тяжело — думать было трудно, потоки данных шли с ошибками и паузами… и Проул невероятным усилием воли вогнал себя в состояние аналитического транса, сосредоточившись на том, что ухватил со стола — планшет с какой-то развлекательной историей. Ему почти удалось позабыть о случившемся, и просто читать, отмечая несуразности и нестыковки сюжета. За первым планшетом последовал второй, третий, четвертый…
А потом дверь пискнула, раскрываясь.
— Добрый вечер, — Паук вошел с подносом в руке, и Проул поднялся навстречу, чувствуя себя промороженным насквозь. — Ну как, ты подумал о своем поведении?
Оценив вид окаменевшего подопечного, Тарантулас шумно выдохнул, поставил поднос на стол, уселся сам, и сделал Проулу знак садиться. Придвинул сосуд.
— Пей. Давай пей, не бойся. Я легкое успокоительное добавил, не возражаешь?
Проул не возражал, хотя, успокоительное показалось ему странным. Грядущее наказание почему-то ассоциировалось у него больше с одной старой и довольно дорогой присадкой, повышающей чувствительность. Традиционно она использовалась для интерфейса, и порой — для допросов. Но успокоительное?
Хорошо.
Паук пронаблюдал за тем, как он пьет, удовлетворенно кивнул, и спросил:
— Ну что, ты подумал над своим поведением?
— Да. Я виноват. Прошу только, чтобы наказание не… не повредило моей работоспособности.
— Оххх… ты явно думал не о том. Лучше подумай, как на твоей работоспособности сказался побег Импактора и Вирля. И чем они будут заниматься в пустошах. Вряд ли — охотой на инсектиконов, и дай Праймус, их съедят раньше, чем они успеют кого-нибудь убить…
— Импактора и Вирля? — Процессор все еще тормозил. — А…
— А Спрингер оказался умнее. Попытался сбежать… скажем так, очень шумно. Ему сделали замечание и вернули на место — думаю, пребыванием в строительной бригаде он вполне доволен.
Проул внутренне облегченно вздохнул — по крайней мере, не «убит при попытке к бегству»… но… эти двое, он знал, каких проблем они могут доставить. Ладно, если дело обойдется разрушенными строениями, но если они кого-нибудь убьют… шлак. Почему он не подумал… не вспомнил… что вообще происходит?
— Проул, — Тарантулас внимательно посмотрел на тактика. — Ты ведь понимаешь, что твоё поведение оспаривает всякое право на логику? Я ведь видел, чем ты занимался до разговора с Оптимусом. Ты работал для Кибертрона. Для кибертронцев. Для будущего — ведь и для меня, и для Мегатрона очевидно, что бы ты не говорил, в первую очередь интересует тебя не победа автоботов, а благо народа. Глупость твоих поступков нельзя объяснить рационально, ибо действовать ты стал, как дрон, получивший определенную команду.
Проул вздрогнул, холодея от ужаса. Нет. Нет, это невозможно. Он же проверял… давно, правда, но… процессор — его главный инструмент, целостность которого залог функционирования. Что бы с ним не случилось, пока цел процессор, он сможет…
Паника поднялась и обвила искру киберкоброй.
— Вижу ты понимаешь, — кивнул учёный. — Можешь определить, когда что-то пошло не так? Я видел записи, но мне нужно знать, способен ли ты сам это видеть.
Когда? Когда? Когда? По наполовину выпитому кубу энергона в его руках пробежала трещина.
Он мог.
После разговора с Оптимусом.
— Он не мог…
Прайм никогда не стал бы так с ним поступать, он…
— Точно не мог, — подтвердил Паук. — Я его знаю — умный и храбрый меха, но на такие манипуляции не способен. Он очень стремится быть «достойным Праймом»… стремился, по крайней мере. А вмешательство в процессор другого меха, особенно — ближнего соратника, который и без того лоялен — уж точно в картину «достойного» не вписывается… скорее всего, случившееся — просто старые коды, которые восприняли
