Она напряженно всматривалась сквозь деревья, пытаясь понять, что там происходит и выискивая глазами Дария. Рыбка наконец увидела его высокую и плечистую фигуру — он был связан боем одновременно с несколькими противниками, и сражался двумя мечами, отняв второй у одного из поверженных врагов. Он был залит кровью, и за ветками кустарника девушка не могла разглядеть — он ранен или это, как и на ней, чужая кровь. По тому, как он двигался, он решила, что он все же цел, а если и ранен, то очень легко. Но со спины к нему подбираются двое — и девушка забыла о том, что обнажена, бросившись в гущу сражения с двумя ножами в руках, а следом за ней бежал и Вариний, перепачкавшийся на болоте в тине так, что мог напугать даже своим видом.
Он перехватил одного из врагов, второй же достался Ксении — и она использовала свою беззащитность как преимущество, нарочно выставив вперед грудь:
— Ты этого хотел?
Мужчина невольно дернулся взглядом на ее пусть небольшую, но упругую и крепкую грудку — а она подловила его, пытаясь снова полоснуть ножом по горлу, но промахнулась и попала по плечу и руке. Наемник даже не вздрогнул от раны, только грязно выругался и попытался схватить ее за волосы окровавленной рукой. Ксения выгнулась, оставляя в его руках все еще державшийся каким-то чудом венок — по сути, он сейчас спас ее.
Квинт, заметив ее и оказавшись ближе всех, метнулся к ней:
— Уходи! Прикрою, отходи в лес и давай на поляну.
Она не стала спорить с офицером, послушно скользнула его спину, успев заметить, что и спина Квинта, напряженная сейчас до последнего мускула и мокрая от пота, покрыта веснушками, и это почему-то развеселило ее.
Рыбка фыркнула и оглянулась вокруг — сопротивления наемников уже не было, большинство их валялись на земле среди разгромленных палаток, котелков, каких-то одеял и прочих признаков нехитрого мужского полевого быта. Часть поганцев толи попыталась спастись бегством через болото, толи спекулатории сами погнали их, не пожелавших более легкой смерти в бою от меча, в этом направлении — но мимо Рыбки и Кезона пронеслись возбужденные боем, полуобнаженные мужчины, даже не заметившие присутствие обнаженной, забрызганной кровью девочки.
Дарий добил своего отчаянно сопротивляющегося противника, которому несколько раз предложил сдаться, и воткнул меч в мягкую влажную землю, очищая от крови:
— Похоже, мы встретили действительно серьезное сопротивление. Кто же им так мозги задурил?
— И правда, — откликнулся, подходя к нему усталой размеренной походкой высокий белокурый парень, забрызганный грязью. — Они предпочли сгинуть в топи, чем сдаться в плен… Не понимаю…
— А сам-то ты что выбрал бы? — насмешливо спросил у него второй пришедший с ним воин, тоже выпачканный в болотной жиже до колен.
— Я? — искренне удивился белокурый. — Ясно дело, смерть в бою. Да что ты сравниваешь! Мы-то с врагами Рима сражаемся, а они… Они сами враги.
Дарий оглядел остальных подтягивающихся к нему спекулаториев — усталых, в крови и грязи, но живых и крепко стоящих на ногах. Он пробежал глазами по лицам и с затаенной радостью выдохнул:
— Все на месте?
— Все, — радостно ответили ему товарищи, еще и еще раз оглядывая друг друга.
— Раненые есть? Рыбка ждет уже на поляне, так что сразу признавайтесь.
— Вроде нет. Все целы. А Рыбка? На какой такой поляне? — со смехом ответили ему ребята, кивая на застывшую поодаль девушку, которую так и прикрывал собой Квинт, теперь уже от их глаз, а не от вражеских стрел.
Дарий увидел кровь на ее груди и животе — и пошатнулся от мысли о том, что сбылись его самые страшные предчувствия, но раз девочка стоит сама на ногах, и Квинт не торопится подхватить ее на руки, несколько отрезвило его: значит, раны поверхностные, и она выкарабкается. Он бросился к ней навстречу, отдав короткое распоряжение:
— Осмотреть все еще раз, трупы в топь, раз уж часть их все равно загадила болото.
Рыбка, разглядев Дария наконец-то среди расступившихся, пропуская его, ребят, не на шутку испугалась — она сразу заметила, что его грудь в крови, но сейчас он пошатнулся и бежал к ней нетвердыми шагами, и она бросилась к нему:
— Дарий! Любимый! Сейчас… Потерпи чуть… Какая же я дура, мне даже перевязать тебя нечем… — ее пальцы скользнули по его плечам и груди, и она, забыв, что совершенно обнажена, невольно касалась его своим телом.
— Милая моя, любимая, — его руки тоже прошли по ее телу в поисках повреждений. — Да цел я, совершенно цел. Ты-то как? Где больно? Не бойся. Скажи мне.
Он попытался подхватить ее на руки, но не стал, боясь уронить от внезапно нахлынувшего головокружения, вызванного облегчением от того, что девушка вроде была тоже цела, да и слишком бодра для раненной. И ее руки, скользившие по его мокрому от пота телу, кружили ему голову хуже крепкого вина — и Дарий прижал к себе Рыбку, словно они вдвоем остались на всей этой безумной, воюющей земле.
Ребята застыли поодаль, не смея вмешиваться — они понимали, сколько пережила эта девочка, оказавшаяся на бездонном болоте под прицелом лучников с дух сторон, и спастить в случае чего она могла бы, только взлетев в воздух птицей, а этого она вряд ли умела…
— Собираемся, — негромко, но твердо приказал Квинт, испытывая неловкость от столь откровенной и по его деревенским меркам, бесстыдной сцены. — Нам еще трупы оттащить в болото надо. Давайте, мужики, крайний рывок, и отдыхать.
— Дарий, ребята здоровы? — Рыбка на мгновение отрывалась от его жадных губ.
— Да, все, — ответил ей Дарий, снова накрывая ее рот поцелуем и прижимая ее к себе всем трепещущим обнаженным телом к своему, прикрытому лишь узким сублигакулюмом и бальтеусом с ножнами.
Он успел только хрипло крикнуть Квинту:
— Возвращайтесь в лагерь, мы догоним, — как темная волна безумного желания накрыла его с головой, и он подхватил расслабившуюся в его объятиях Рыбку на руки, устремляясь с ней в нетронутые сражением заросли таволги. Густые белые кисти цветков таволги сомкнулись над ними, усиливая их безумие своим густым, пьянящим ароматом — и все на свете стало безразлично, даже то, что на их телах так и осталась чужая кровь, а Дарий весь покрыт потом и забрызган грязью.
Возбуждение после боя, радость победы, страх друг за друга и невероятное облегчение — все это окончательно закружило им голову, и, когда они, наконец, полудремлющие от счастья, успокоенные и совершенно обессиленные, смогли открыть глаза и взглянуть друг на
