Люк шумно вздохнул и раздражающе покашлял. Я поднял на него глаза, осознавая, что всё это время стоял, погрузившись в размышления, уставившись на шлем в своей руке. Для полноты образа не хватало только пафосно продекламировать «О, бедный Кайло!».

— Именно об этом, Кайло, который Бен, я и хотел с тобой поговорить.

Я уставился на него, не понимая, о чем он. Люк закатил глаза.

— Или ты думаешь, что только Энакин мысли читать умеет?

Черт! Он слышал весь этот внутренний монолог? О Сила!

Люк усмехнулся и поднялся, подошел к покалеченной стене, проводя рукой по рубцам, оставленным мечом.

— Не напрягайся, Бен. Я не читал твоих мыслей, — он усмехнулся, покосившись на меня. — Мне и последнего раза хватило.

Меня передернуло.

— Не сомневаюсь.

Он проигнорировал мою реплику, разглядывая стену.

— Твоя поза и выражение лица были достаточно красноречивыми, как, впрочем, и всегда.

Он повернулся ко мне.

— Я хочу рассказать тебе, Бен, о том, что с тобой происходит, и предостеречь от последствий.

Я раздраженно фыркнул.

— Я же сказал, у меня нет времени слушать твои лекции про вред Темной стороны. Я наслушался этого вдоволь, пока был твоим учеником, — я начал злиться. Обида ползучим туманом поднималась внутри. — А прописанное тобою лекарство, Люк, — я отчетливо вспомнил его безумные глаза в зеленом отсвете сайбера, — я принимать не собираюсь, не обессудь.

Он закатил глаза и с иронией глянул на меня.

— Ты же вот только что своему рыжему другу рассказывал, что не злишься на меня, — он саркастически фыркнул. — Целую базу подвел под свою речь. Я даже почти поверил. Ключевое слово «почти».

Я посмотрел на него в упор.

— Люк, я не хочу говорить с тобой. Сгинь.

Он подошел ко мне, остановившись в паре шагов, серьезно глядя мне в глаза снизу вверх. Я осознал, насколько я выше его, и почему-то мне вдруг стало некомфортно. Захотелось ссутулиться, как тогда, когда я был нескладным подростком.

Люк помолчал, не отводя глаз, и заговорил.

— Смерть, Бен, сильно меняет точку зрения на многие вещи. Ты начинаешь видеть многое, то, что было раньше скрыто, видеть цельную картинку, — он усмехнулся и отвел глаза, отступая назад к стене, снова возвращаясь к разглядыванию следов моего буйства, — если ты, конечно, хочешь ее увидеть.

Он помолчал. Я выдохнул и снова расправил плечи. Это что за фантомные комплексы прошлого?!

— Когда я только слился с Силой, осознал себя призраком, я не хотел ничего видеть, — он глянул на меня. — Ты всё правильно сказал генералу, — он вздохнул. — Всё правда, до последнего слова. Я понял, что был неправ все эти годы. Я знал, что подвел тебя, Бен. Но внезапно мне показалось, что я жил последние годы и ушел бездарно, бессмысленно. И в этом, отчасти, я снова начал винить тебя. Поэтому я так и вел себя последние дни, — Люк помолчал. — Но то, что ты делал, постепенно заставило меня устыдиться, — он усмехнулся. — Ну и Энакин, конечно же, свою роль сыграл.

Я молча смотрел на него. И к чему он всё это мне говорит?

Он повернулся и снова сделал пару шагов ко мне, глядя в глаза.

— Я сожалею, что вел себя по отношению к тебе несправедливо. Я искренне сожалею, Бен. И твоя, и моя жизнь пошли бы иначе, если бы я в свое время, — он закатил глаза, — цитируя Энакина, включил мозги.

Он уставился на меня так, будто я должен понять, что значит его взгляд. А что с того, что ты понял? Прошлого не вернуть. Вздрогнуть заставила мысль: Хана Соло тоже уже не вернуть. Что с того, что ты не хотел его убивать?

Я содрогнулся. Люк закрыл глаза и выдохнул.

— То, что с тобой происходит сейчас, Бен, это последствия того, что ты призвал, — он прервал мою попытку возразить. — И тут дело не в моем отношении к Тьме. Поверь, отсюда всё кажется другим. Грани стираются, потому что, как я уже говорил, если ты хочешь, то можешь увидеть цельную картинку, а не фрагмент с субъективной точки зрения.

— Так вот. То, что ты чувствуешь — опустошение, горечь, безысходность, — это последствия призыва мощной Тьмы, — он заложил руки за спину и медленно прошелся из стороны в сторону. — Когда ты призываешь Силу, ты черпаешь ресурс собственной души, — он замялся, подбирая слова. — Ты создаешь матрицу из своей души с помощью эмоций, а Сила придает этой матрице жизнь и энергию, форму. Чем отличается форсъюзер от нефорсъюзера? Наши души имеют больший потенциал и способность к быстрому восстановлению, а также к делению — созданию тех самых матриц, что являются основой для применения Силы. Наши души крепко связаны с Силой, питаются ею. Именно поэтому мы не умираем в полном смысле этого слова. Души же нефорсъюзеров имеют очень слабую связь с Силой, у них нет ресурса для восстановления. И то, что остается от их душ к концу жизни, не может оставить, как ты выразился, наделенного сознанием отпечатка в Силе. Они тоже уходят в Силу. Грубо говоря, мы из Силы вышли, в Силу и возвращаемся, но кто-то — как личность, которой жил, а кто-то сливается с ней без остатка, становясь чистой энергией, питающей миллиарды других живых существ. Еще неизвестно, что лучше. Хотя мы тоже можем раствориться, — он грустно улыбнулся, — если вечность надоест. Многие так и поступают. Держатся за сознание, пока живы те, кого они знали, или пока есть еще что-то, за чем интересно наблюдать. Но потом уходят, чтобы начать заново. В том или ином виде.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— К чему я тебе всё это говорю. Когда ты призвал Смерть в том ангаре, а потом запечатал ее в себе, ты едва — прав Энакин — не выжег собственную душу. То, что ты призвал, Бен, оставляет в душе раны, которые даже форсъюзеру, даже такому сильному, как ты, очень тяжело, почти невозможно залечить. Если ты еще разок-другой сотворишь подобное, то умрешь.

Он снова подошел ко мне близко, глядя в глаза.

— Умрешь. Не уйдешь в Силу, ни как форсъюзер, ни как другое живое существо. Ты умрёшь, исчезнешь, как Сноук, когда ты уничтожил его призрака.

Я вздрогнул.

— Но даже если до этого не дойдет, ты останешься жив, но с культей вместо души, которая до конца дней будет терзать тебя фантомными болями, но которая уже не будет чувствовать ни любви, ни ненависти.