Дверь распахнулась и встревоженный зеленоглазый птенец вновь залетел в комнату. Девушка в руках держала поднос с аппетитным обедом, но стоило ей заметить опасное лезвие на мятом одеяле, как все труды полетели на пол: чай со смородиновыми листочками расплескался по стертым доскам, а криво отрезанный впопыхах хлеб упал колбасками вниз.

— Родж, даже не думай! — избранница бросилась к ножику и молниеносно схватила его, буравя разбойника безумным от ужаса взглядом.

— Лили, я… — душегуб начал оправдываться, только звонкая пощечина его резко остановила. А через мгновение проклятое лезвие лязгнуло о стену. — Ты дурак! Как так можно!!!

Родж молча снес почти безболезненный удар и даже ухом не повел. Когда-то давно за намек агрессии в свой адрес он мог хорошенько приложить в ответ смазливое личико, а то и сломать пальцы, но сейчас он снисходительно отнесся бы и к более жестоким выпадам со стороны своего сокровища.

— Да я не собирался… Сначала хотел, конечно, но потом представил, какую ты закатишь истерику, еще и в ад за мной попрешься. Ты можешь, я знаю. Поэтому придется медленно подыхать на твоих руках. Хотя это так…так тошно.

— Дурак! — голос Лили дрожал от подступающих рыданий, а через секунду она бросилась на шею лежащему разбойнику и крепко-крепко обняла его, словно птенчик крылышками. Ее безмолвные слезы прожигали, как лава, только не кожу, а что-то внутри, что-то трепетное, что-то живое. Они падали на шею и катились под ворот, растекаясь болью по черному сердцу. Родж многое бы отдал, да все, наверно, дабы никогда не чувствовать этого отчаяния, смешанного с дрожью, и не слышать всхлипываний самого дорогого на свете существа.

— Эгоист, лишь о себе думаешь! — буркнула девушка, а вскоре она впилась нестерпимо изумрудным взглядом в померкшее лицо разбойника.

— Я больше не буду, обещаю, — душегуб коснулся мокрой мордашки и убрал золотые пряди за ухо. — Прости меня.

В глазах Лили вспыхнуло что-то, больно кольнувшее Роджа, а затем они вновь стали бесстрашными, как и раньше, блестели только от горя:

— Простить? З…за что?

— За все, Лили. За поднос, например. Ты готовила, старалась, а я вот… И за то, что весь день сегодня плачешь, тоже прости.

— Это ничего, — птенец быстро вытер слезки ладонью и поднялся на ноги, — не так уж и хороши у меня бутерброды, чтобы их жалеть.

— Ну… за месяц ты начала делать успехи, — Родж говорил тихо, он едва заметно улыбался, цепляясь за крупицы счастья, которые пока еще были доступны, такие, как милое личико любимого человека. Когда времени почти нет, волей-неволей начинаешь ценить то хорошее и простое, что есть рядом, ведь все равно далеким мечтам, отложенным на когда-нибудь, не суждено сбыться. Не будет ни морских теплых приливов, ни детского смеха в гостиной. Не будет вообще ничего. А то якобы хорошее, чем разбойник жил раньше, он рад бы выдрать из себя с мясом и сжечь. Поэтому и старается не вспоминать оргии в тавернах, яростные драки в кровавом угаре и жалкие трепыхания обреченных жертв под своей тушей.

— У нас вроде еще булочки были, я принесу.

— Не надо… просто посиди со мной немного, — Родж обхватил ледяными руками ладошку Лили, такую горячую, такую живую.

— Ты красивая…

— Ты тоже ничего… — отшутилась девушка, но через секунду крупица иронии, загоревшаяся на ее лице, истлела и осталось лишь отчаяние. — Ты самый лучший.

Душегуб не ответил, и комнату окутало тягучее, вязкое, неловкое молчание. Казалось, еще миг и по его щеке пробежится предательская слеза. Но это не слеза страха, а слеза сожаления о бездарно потраченном времени, о зверствах, которые не исправить, не выжечь из памяти, о будущем, которого нет.

— Родж, а какой твой самый ужасный поступок? — Необычно серьезные нотки в спокойном и тихом голосе Лили больно полоснули по разбойнику, разбивая паузу.

Разумеется, Родж никогда не расскажет о разгромленных повозках, о кричащих пленницах, которых он без жалости в угаре вседозволенности насиловал прямо на земле. О десятках убитых торговцах и охранниках. О первой жертве, чьи крики до сих пор звучат где-то внутри глухим эхом. О хрусте ее пальчиков в своей лапище. О том зверином счастье, что он испытал, сломав ее полностью.

— Я даже всего не упомню из той дичи, которую натворил, Лили. Потому что мог и потому что молодой был… Свобода лихая в башку ударила. А свобода эта, как самый крепкий ром опьяняет.

— Ты так говоришь, будто тебе нравилось… — Теплая ладошка выскользнула из ледяных объятий, и Родж замер. То, чего он боялся весь последний месяц — что его сокровище прозреет и увидит в нем обычную мразь с окровавленными руками, кажется, случилось. И случилось это именно в тот день, когда ему вынесен смертельный приговор.

— А так и есть, Лилиан. Не верь этим оправданиям из книжек, мол, не мы такие, а жизнь такая. Моя правда в том, что… — разбойник просто не мог смотреть в пронизывающие изумрудные глаза сейчас, поэтому въедливо изучал свою бледную ледяную лапищу, которую еще недавно касались пальчики его сокровища, — мне нравилась лихая жизнь. Нравилась вся та ху… херня, что я совершал вместе с братишками. Думаешь, мне было жалко невинных людей тогда? Не-ет, не было. Никого. Ни единого. Потому что по нашим скотским законам слабаков надо жрать, а не жалеть. Я, блядь, даже спал хорошо и не ворочался, понимаешь!

Родж резко оборвал монолог и наконец набрался смелости взглянуть в лицо своему единственному солнцу:

— Я, как никто, заслуживаю мучительную медленную смерть. И я пойму, если ты уйдешь. Это правильно. На хер тебе тратить свое время и деньги на труп? Труп, который и человеком-то не был никогда.

— Это не так. Я знаю, — девушка прижала нестерпимо горячую ладонь к щеке душегуба, — если ты раскаиваешься, то ты уже человек, — на блеклом личике загорелась солнечная улыбка, одна из тех, которые Родж собрался перебирать в памяти в последний миг перед падением в серую бездну.

♥♠♠♠♠♠♠

Наступил новый день, и он был на редкость прекрасен, хотя бы потому, что разбойник не чувствовал себя раздавленной лягушкой на дороге. Он понимал, — таких дней в его уже довольно короткой жизни будет все меньше, а может, не будет и вовсе, вот и цеплялся за каждую минутку без жжения внутри, за каждую секунду без слабости. Сегодня, например, он даже способен сползти с кровати и, не шатаясь, дойти до обеденного