Мартиан не смог сдержать вскрика, когда головка погрузилась в нутро. Он жадно глотал воздух, сдерживая порыв расплакаться, подобно ребенку, оборвать страдания и свернуться калачиком под одеялом. Нат бы понял и больше не попытался… и, возможно, что и вопросов на данную тему не задавал. Только Мартиан-Грегори, на свою беду, оказался упрямым малым, особенно, если речь касалась обещаний, которые он давал сам себе.

— Ты как, Дурашка, все хорошо? — облизнув губы и замерев в ожидании, поинтересовался исполин.

— З…замечательно, — ответ процедили сквозь сжатые зубы.

— Потерпи немножко, скоро будет приятно. Очень приятно…

«Или скоро я упаду в обморок, что тоже неплохо», — добавил в мыслях юноша, всеми силами пытаясь расслабиться.

Фавн по-хозяйски огладил бедра, прежде чем обхватить их ладонями, и легким толчком погрузился чуть глубже, срывая новый болезненный стон. Он двигался осмотрительно, внимательно наблюдая, как неимоверно сильно растягивается некогда девственный вход, и как смазка ручейками стекает по тонким ножкам хозяина. Сейчас такого хрупкого и беззащитного.

Мартиан от боли и ужаса, его охватившего, готов был зубами вцепиться в скомканное одеяло, которое мучил своими пальцами, но продолжал лишь жмуриться и стонать в такт легким движениям. Его естество горело, ныло, пульсировало и сходило с ума с каждой секундой все больше, ведь раскаленный член неумолимо протискивался глубже, растягивая до предела, а может, и дальше, юноша уже не мог этого понять. Он чувствовал огромную, животную силу, но не бешеную, а спокойную. Сила эта заполняла его хлипкое тельце постепенно, по крупице, по миллиметру, ритмично и неотвратимо, как закон природы. И это было безумно жарко, невыносимо больно и невообразимо трепетно, до бабочек в животе и тысяч мурашек на взмокшей коже.

Совершенно неожиданно, как и в прошлый раз, фавн задел заветную струнку внутри, точнее, так основательно размял бедное тельце под себя, что никак не мог не воздействовать на самое чувствительное место.

Мартиан распахнул влажные глаза, прислушиваясь к абсолютно новым и интересным ноткам, зазвучавшим в, казалось, бесконечной симфонии боли, которые с каждым новым движением откликались все громче.

Натаниэль в конце концов немного и сам расслабился, поняв, что господин добрался до самого приятного и грузно навалился сверху, обняв лапами Мартиана, и не сбавляя темп при этом.

Паренек чуть не захлебнулся, когда его схватили огромные и самые любимые всесильные руки, когда он почувствовал кожей грудь и живот своего фавна, а заодно и его дыхание на загривке. Он сам легонько попробовал податься навстречу, но партнер без усилий прервал данную попытку.

— Э… нет… Дурашка… сейчас… я главный, — сбивчиво прошептал Нат, всаживая слегка резче, чем обычно, словно собирался напомнить, что он этой ночью будет лидером.

Мартиан едва губу не прикусил от неожиданной более яркой боли, вот только ладони коварного раба совсем скоро оказались на его торсе, даря новую россыпь сладких мурашек.

— Немножко осталось… И я надену… тебя целиком, — почти промурлыкал верзила, обводя пальцами контуры бугорка, возникающего на теле в такт ритмичным рывкам. Затем он скользнул по влажной коже ниже и обнял возбужденный член господина пальцами. В этот момент шерсть на загривке Натаниэля встала дыбом, а сам он еле сдерживался, чтобы не перейти на бешеный темп.

— Це… целиком… — выдохнул Мартиан, окончательно теряясь в бездне из блаженства и страдания.

— Целиком… я знаю, твоя попка… очень хочет это, — он лишь слегка поигрался с твердой плотью, а юнец уже забился в ярком оргазме, изливаясь в широкую ладонь партнера. — Торопышка… ну, ничего… сегодня ты обкончаешься у меня.

Фавн продолжал размеренно вбиваться в податливое и желанное тело, наслаждаясь жаром и узостью и не позволяя себе ни одного резкого движения. Тесные стенки пропускали его член сейчас немного охотнее, поддаваясь неспешному и неумолимому напору.

Мартиан еще жмурился от сладкой боли, растекавшейся под кожей, и так же остервенело впивался в одеяло до хруста костяшек. Ему мерещилось, что прошла целая вечность, только пытка и не думала завершаться. Наоборот, рывки стали чуть более жесткими, а истерзанное нутро продолжало гореть от неимоверной растянутости. Юноша был уверен — еще немного и он порвется пополам, ну, а в том, что любой жестокий заход его уничтожит, он даже не сомневался. Но, несмотря на страхи и пульсирующую боль, паренек вручил сегодня себя всего без остатка в огромные и сильные руки Натаниэля и не жалел об этом.

Фавн легонько притянул своего хозяина, сорвав очередной громкий стон, и вошел до упора, обильно заливая его смазкой. Мартиан распахнул влажные глазища, вцепившись инстинктивно в постель и пытаясь осознать произошедшее.

— Больно, — выдохнул он, дрожа в мертвой хватке, — неужели… весь?..

— Весь целиком… я же обещал, что насажу твою нетронутую попку на свой… нефритовый жезл. Вроде все хорошо, хотя… ты охуенно тесный! Ну, это понятно… ты же мне девственником достался… но ничего, мы это поправим! — Не теряя времени, фавн почти выскользнул из хозяина и вновь погрузился до самого основания, только более резко.

Режущая боль сдающегося тела снова смешалась с яркими отголосками блаженства, а мысли так и рассыпались искрами в голове Мартиана. Он окончательно затерялся, ощущая себя не то одним целым с махиной, ритмично врезавшимся в его нутро, не то настоящей самочкой под властным вожаком. Оба варианта были одновременно сладкими и горькими… а еще — безумными.

Фавны и в самом деле могут подолгу оттягивать финал, словно их создавали не идеальными рабочими, а неутомимыми любовниками, способными ублажать своих хозяев часами. Во всяком случае, Натаниэль то самоотверженно и быстро вбивался в совсем покорное тельце, то выныривал, то опять погружался до мошонки. Так как юноша практически балансировал на грани и норовил упасть в обморок, его приходилось придерживать, что Нат и делал. Он, как и планировал, подарил любимому несколько осколков рая, пусть последние два вряд ли останутся в его памяти.

— Ну, мой маленький… кажется, ты на сегодня… уже свое получил, пора и… о себе подумать, — пробормотал фавн, в который раз вбившись до упора и прижимаясь всей тушей к взмокшей спинке Мартиана.

Юноша и правда был готов неподвижно лежать и не подниматься пару суток, от того неповторимого безумия, что с ним сотворили. Но совершенно неожиданно он встрепенулся, ощущая как махина, надевшая его, словно ножны, запульсировала внутри, а через мгновение в замученные стеночки ударил горячий поток. Сам же Натаниэль дрожал, взвыв по-звериному, заполняя господина семенем. А его было много… Настолько, что по обессиленным бедрам поползли белые ручейки, и одно это неимоверно напугало Мартиана. Он глотал воздух, практически скуля, и