— А как его зовут? — мрачно поинтересовался Нат, откусывая половину огромного бутерброда с маслом.
— Морзен, — Мартиан не моргнул и глазом, когда соврал, хотя внутри все ныло от этой лжи. Но иного выхода юноша себе не представлял, ведь если его возлюбленный узнает правду, то неизвестно, что он предпримет, — и у него есть фавны. Только взрослые. Эта сволочь издевается над ними, ему нравится их ломать…
— Это он тебе хуйню про мужские удовольствия и самцовые инстинкты втирал?
— Ну, а кто же? Каким бы он ни был моральным уродом, но, думаю, что в фавнах он хорошо разбирается… все же в вас чувствуется звериное начало, даже при беглом взгляде. Его теория о «самцовости» вполне правдоподобна.
— Дурашка, видимо, наш доминант до отчаяния еще никого не довел и ошейник к его ногам не падал. А может, он хорошо ребяток кормит и они ему по полной программе страдашки разыгрывают? Трахаться, знаешь ли, это не по семнадцать часов на стройке ебашить, можно и постараться угодить своему «доминанту» ради сытой жизни в тепле и покое.
— Как же инстинкты? Им же приходится быть снизу, а это... неприятно…— в голосе хозяина заиграли нотки непонимания.
— Знавал я пару ребяток, их тоже доминанты доминировали. И вот, значит, и первого, и второго драли плетью, страстно трахали во все щели. Однако первого кормили на убой, шерстку ему омывали, следили, чтобы он всегда кончал на играх. Короче, о нем заботились. А второго лупили цепью, ножами тыкали, пичкали помоями, унижали постоянно… Теперь угадай с трех раз, кто из фавнов при первой же удачной возможности своему господину ноги-то выдернул и руки открутил? Как думаешь?
— Что-то мне подсказывает, это был второй, с которым обращались по-скотски…
— Хе-хе-хе, надо же, угадал. Не такой, стало быть, и Дурашка! — усмехнулся Натаниэль, щедро намазывая маслом очередной кусок хлеба. — Ну да, второй своего хозяина изувечил и голову копытом проломил, плюнув на то, что за нападение на человека смертная казнь положена. А когда с первого ошейник свалился и доминантик в ужасе забился в угол, то фавн ему ошейничек сам и протянул, и личико облизал. А еще признался, что ему все нравилось до счастливых писков, но разыгрывал тут драму со слезами-соплями, чтобы потакать такому расчудесному заботливому хозяину!
Мартиан от удивления замер с ржаной булочкой в руках.
— Вот так-то, Дурашка. Скажи своему горе-доминанту, пусть трахается хорошо, и кормит досыта, тогда будут ему и страдашки, и яркие представления. А если начнет вести себя, как мудак, то пусть не жалуется потом. Взрослый доведенный до отчаяния фавн — это не тонконогая малолетка…
Паренек ничего не ответил, растерянно уминая похлебку. А ведь именно сейчас в его голове зрел план мести за настрадавшегося избранника и еще десятки фавнов. В конце-то концов, нельзя же оставить безнаказанным столько злодейств?
— Эй, Дурашка, опять спишь? Ты доедай картошечку же, остыла уж вся. Или остынет, — исполин демонстративно пощелкал пальцами перед лицом юноши, пока тот не встрепенулся, заморгав глазками.
— Прости, я…
— Думаешь о том, каким ты хорошим или плохим хозяином был, и как это скажется на твоей заднице? Не боись, — Нат широко улыбнулся, вздернув бровь, — у меня в планах на нее исключительно хорошее. Но, если ты захочешь свернуть эту дурацкую идею, я всегда за.
— Натаниэль, я держу слово. И мне, признаться… интересно довериться тебе и твоим сильным рукам.
— Ну-ну, — съехидничал фавн, допивая очередную чашку чая.
Неделя пролетела слишком быстро и за это время Мартиан успел устать от общения с ненавистным ему Эрдианом настолько, что уже мечтал о его смерти, или внезапном исчезновении, но, конечно же, не подавал вида. И это при всем при том, что работой новоиспеченного секретаря не нагружали. Вообще ничем не нагружали, если не считать рассказов о фавнах, коих монстр в белоснежном сюртуке ломал ради забавы. И от данных историй, на которые приходилось умиляться и смеяться, в душе Мартиана все кипело от гнева и отвращения. К счастью, трудовые будни наконец-то сменились желанным выходным, обещавшим быть горячим и незабываемым.
●●●
Мартиан-Грегори долго и скрупулезно приводил свое тело в порядок, чувствуя под кожей трепет и легкий страх, зародившийся перед сегодняшней важной ночью. Он накинул сверху рубашку, поймав себя на мысли, что она и впрямь очень похожа на женскую благодаря кружевам и вышивке. Учитывая предстоящее действо, это довольно забавно…
Натаниэль, как и в прошлый раз, ждал своего господина на горе матрасов, в расслабленной и бесстыдной позе, позволявшей разглядеть его сокровенные места. А на тумбе, под приглушенным светом магической лампы, высилось целое нагромождение непонятных склянок и плошек с мазями. Они сразу же привлекли внимание юноши, едва он юркнул в комнату.
— Нат, а это что? — озадаченно поинтересовался он, кивнув в сторону снадобий.
— Купил на днях для твоей попки. Поверь, пригодится. — Фавн поднялся с места и расселся на матрасах, ожидая, пока хозяин не подойдет ближе и не встанет напротив их общего ложа.
Мартиан сглотнул и, не заставив себя долго ждать, уже начал расстегивать рубашку. Раб тотчас остановил его, поймав за руки, снял с него очки, про которые опять забыли, и только после этого начал воевать с пуговицами.
Когда юноша остался абсолютно нагим в тусклом свете лампы, стыд и трепещущий страх сразу же обволокли его паутиной.
— Какой красивый и весь мой, — с восхищением констатировал Натаниэль, убирая золотые волосы парня со щеки, чтобы жарко ее облизнуть.
— Собираешься лишить мою грудь целовательной девственности? — выдохнул Марти, краснея от прикосновений.
— Собираюсь тебя всего лишить целовательной девственности, Дурашка, — вполголоса парировал фавн и страстно провел языком по мочке уха, а после не спеша уложил парнишку на кучу подушек и навис сверху, подобно огромному утесу. И так же не спеша принялся осыпать горячими поцелуями самое дорогое существо в этом проклятом мире, скользя ладонями по его дрожащему тельцу.
Казалось, еще немного и от легких и опьяняющих ласк трехметровой махины сердечко Мартиана взорвется. Он робко коснулся пальцами сосредоточенного лица избранника, но тут же его ладошки были мягко перехвачены и прижаты к постели. И юноша чуть не захлебнулся от сладкого трепета, пробежавшего по телу стремительной волной.
— Все, Дурашка, теперь я главный. И я решаю, когда лишать твои соски целовательной девственности, а когда отодрать твою попку,
