— Маги не позволяют гвардейцам или другим воинам приходить к себе.
— Сегодня можно.
— Спасибо.
— После того как я стану Магом, начнем поиски убийцы. Интересно знать, кто прирезал Ниру.
Я кивнул. Пока что расследование казалось мне далеким, а вот перспектива не ездить туда-сюда, а сразу направиться в Дом Магов, очень привлекала.
Мы смотрели на угасающий огонь от тела Ниры Ялавари, и я внезапно спросил:
— Вас так и учат? Что люди после смерти попадают в Огненные чертоги — все, кроме магов?
— Маги сами становятся чертогами.
— Мы знаем, под этим подразумевается, что они просто исчезают.
Алавар задумчиво кивнул:
— Да, нас учат именно так. Чтобы маги аккуратнее относились к силе и не рисковали зря.
Сжигайте их тела. И не плачьте о магах.
— Ты тоже думаешь, по тебе не будут плакать? — спросил я.
— А ты веришь в эту религиозную чушь, Киран?
— Не очень.
— Вот и ответ.
Храм — это белый, золото и цветы.
Дом Магов — это черный, серебро и металл.
Но если в Храм легко пускают публику, то попасть в обитель Ордена куда сложнее. Принцессой я бывала здесь всего раз или два, да и теперь поднимаюсь по каменным лестницам с необычным ощущением, что я тут гостья, а не королева.
Орден всегда располагается с размахом, вот и это здание, сердце магов всего Менладриса, мощное, как крепость. Но толстые стены защищают вовсе не от мира вокруг — они берегут Тарн от самих магов и их экспериментов, которые порой весьма опасны.
Я стараюсь не смотреть на статуи немыслимых существ: высеченные из камня, они украшают вход и галереи. Здесь нет гобеленов и факелов, я знаю, вечерами светятся сами стены. А вокруг одной из запертых дверей замечаю темное, будто бы обожженное пятно.
Алавар коротко отдает распоряжения и проводит нас с братом в одну из комнат для отдыха. Киран, конечно же, не показывает этого, но я знаю, он устал, церемония погребения Ниры Ялавари утомила его, еще совсем не оправившегося от раны.
Он не возражает, когда я помогаю ему раздеться, ныряет в постель и почти сразу засыпает, а еще долго сижу рядом, перебирая пальцами его волосы.
После того ритуала в Храме я тоже ощущаю внутри Дар, его биение сродни биению сердца — и я также не могу им управлять. Мы с Кираном никогда не думали об этом, но мне кажется, его Дар сильнее моего. Или это изящная насмешка богов: Клинок умеет лечить и видеть то, что случится, а королева в силах только убивать.
Я чувствую эту власть на кончиках пальцев. Понимаю, если спустить Дар с цепи, то я смогу останавливать сердца и разрывать людей изнутри, не прикасаясь. Но нужно ли мне это? Или будет только мешать?
И я боюсь за Кирана. Мы можем противостоять внешним угрозам, уничтожить врагов и никто больше не посмеет поднять кинжал. Но как справиться с тем, что внутри нас самих?
Я хорошо помню мать. Помню, как постепенно она становилась безумнее, по мере того, как видения захватывали ее — как ее захватывал Дар. Со временем она перестала отличать настоящее от тех вероятностей, что оставались перед ее глазами. Из-за этого она умерла, я знаю.
И каждый раз, когда Киран говорит о видениях или о том, как Дар позволяет ему сражаться, я стараюсь сохранить лицо, закрыть разум, чтобы брат не ощущал моих эмоций. Но каждый раз меня сковывает страх.
Что если однажды Дар захватит и его?
Мне остается только верить в силу Кирана — и в то, что он всегда будет способен услышать меня и вернуться.
Но пока я оставляю его спать и в сопровождении чеканящих шаг гвардейцев иду во внутренний двор Дома Магов. До вечера еще есть время, а мне стоит заняться государственными делами — и поблагодарить Алавара, что он любезно позволяет провести встречу здесь, а не возвращаться в замок. Хотя подозреваю, он просто не упускает возможность лишний раз произвести впечатление на иностранных гостей.
Двор мал и со всех сторон окружен стенами Дома Магов. С карнизов пялятся каменные статуи неведомых существ с черными обсидиановыми глазами и с когтями, покрытыми серебром.
Но беседка посреди двора — сплошь изогнутый металл, увитый густо-зелеными растениями. Когда я захожу внутрь, мне навстречу поднимается человек.
— Ваше величество.
Илдан Илесар почтительно кланяется, хотя я ничуть не верю этому лису. Высокий, темноволосый и смуглокожий, он истинный сын своей родной страны, Канлакара. Он посол в Тарне слишком давно, но из его речи так и не изгладился южный акцент, а из манер некая плавность, несвойственная нашим вельможам. Хотя он в менладрисских одеждах и только ярко-оранжевая перевязь через грудь указывает на его статус посла и истинный дом — жаркий Канлакар.
— Мне доложили, вы настаиваете на встрече, господин Илесар.
— Это так, госпожа. Я рад, что вы быстро откликнулись на мою просьбу.
Но я замечаю его взгляд на стальные прутья беседки, больше похожие на клетку. И он точно видит гвардейцев, застывших у входа. Могу поспорить, Илдан Илесар готов встретиться где угодно, только не в Доме Магов, но он не вправе диктовать условия.
— Присядем?
Зато как посол он вправе предлагать даже королеве стать равной. Но я качаю головой: нет, мой дорогой посол, я стою и не дам присесть тебе. Потому что мы не равны и никогда не будем равны.
— Прощу простить меня, господин Илесар, я бы предпочла перейти к делу, которое вы хотели обсудить.
— Как пожелаете, ваше величество.
В беседке небольшой столик, на котором лежат канлакарские фрукты и вино в графине. Судя по светлому цвету напитка, тоже южное. Илдан Илесар жестом указывает на столик, но я снова качаю головой. Отчасти еще помню, как опоили брата. Отчасти хочу свежую голову.
Пожав плечами, Илдан Илесар наливает себе и, пригубив вино, начинает.
— Ваше величество, вы знаете, что многие годы между нашими государствами соблюдался мир.
— Хрупкий и неустойчивый.
— Вы о стычках на границе? О да, наше государство не меньше Менладриса, в нем проживают разные народы, и некоторые из них весьма воинственны. К сожалению, они считали, что рубежи — отличная возможность проверить боевое искусство.
Я знаю, что посол лжет, а он отлично понимает, что я знаю. Стычки на границе с Канлакаром шли десятилетия, прощупывание слабых мест, несколько лет назад отец и Кирана отправлял туда. Еще мой дед отвоевал удобный выход к морю, а Канлакар не мог этого забыть. Хотя противостояние наших государств насчитывало много десятилетий,
