На этот раз юноша явился сюда вовсе не за трофеем.
Весь прошедший день он не мог найти себе места, от всей той чехарды, что творилась у него в голове. Отчего у столь красивого существа в глазах могла быть такая печаль? Было ли Лесному Духу одиноко в своих лесах? И если так, то могла ли она приворожить его, или же всё случилось само-собой? А главное - захочет ли она вернуть обратно его сердце, или продолжит играться с ним?..
"Да кто знает, что у них, духов, на уме. Может я и не чета ей вовсе..."
Одно он мог сказать себе точно: нужно было что-то решить для себя, что-то делать, пока эта томящая встревоженность окончательно не свела его с ума.
Но что он мог предпринять, чтобы вернуться к привычной спокойной жизни? Скопить все свои чувства на острие стрелы и направить её точно в кошачье сердце, надеясь, что её смерть разом вернёт все на свои места? А как же проклятье, которое, убив лесного духа, он на себя навлечёт? "Нет, этим я ничего не добьюсь..." - решил Фьёл, к тому же, лишать жизни существо столь прекрасное ему совсем не хотелось. Но что ему оставалось помимо этого? Просто забыть о ней? Не мог же он довериться белой кошке и показаться из своей засады, надеясь, что она не просто тут же не убежит прочь, но ещё и отпустит с миром его сердце?
"Что за вздор! - выругался он про себя. - Лесному Духу нет никакого дела до людей, а раз так, то и мне не должно быть дела до неё!"
Из пьяных и сумбурных размышлений, к реальному миру его вернула глухая боль, вдруг заколовшая в правой руке и тёплой струйкой начавшая растекаться вниз по запястью. Он взглянул в чём же было дело, и тут же вздрогнул, обнаружив на запястье кровавый развод. Толстая ветвь тернового куста, которую он всё это время держал в накрепко сжатом кулаке, впилась своими острыми шипами в руку и глубоко пропорола ладонь в нескольких местах. Стоило ему разжать кулак, как алая кровь начала с большей силой струиться из раны.
"Да что ж я делаю-то со своей жизнью!" - снова выругался он, и перемотав ладонь куском рубахи яростными шагами побрёл прочь из лесу. - "Нужно просто выкинуть эту чертовку из головы, да и дело с концом."
Белая кошка осталась на поляне наедине с сохатым великаном. Тот поднял было голову, услышав шебуршание в кустах, но тут же убедился, что никакой опасности оно не представляло, и вернулся к своему прежнему занятию, неспеша пережёвывая густую лесную траву.
IV
Следующий день пронёсся для Фьёла точно в тумане. Белая кошка не отпускала его сердце, не давала ни покоя его мыслям, ни отдыха его голове. Её сверкающие апатитовые глаза чудились ему за каждым поворотом. Казалось, что вот-вот он повстречает её, разузнает причину её несчастия и навсегда избавит эти зелёные точно сама жизнь глаза от переполнявшей их горечи. Но каждый раз, заглядывая за угол, обернувшись на месте или приподняв покров, за которым ему казалось они обязаны были скрываться, он ничего не находил, и это их отсутствие всё сильнее и сильнее сводило его с ума.
Никогда прежде ничего подобного с ним ещё не случалось. Он метался по деревне, не находя себе места; он поднялся к пустовавшему каменному саммиту друидов и спустился обратно; зашёл по привычке в старый отчий дом, которым теперь со своею женой хозяйничал Рагнар, старший из трёх братьев; потом собрался посреди бела дня идти на охоту, но тут же передумал: наспех перевязанная лоскутом грубой ткани рука ныла подобно его сердцу, и подобно его помутившейся голове не могла больше ни держать лук, ни натягивать тетиву. Ничего на белом свете не могло успокоить юношу, пока дикой кошки не было рядом. И если поначалу подобное подвешенное волнение было Фьёлу только в радость, то, чем дальше тянулся день, тем сильнее разочарование одолевало его.
Когда он всё же решился вернуться в лес и снова навестить ту лесную опушку, что даровала им первую встречу, он не обнаружил там ни самой кошки, ни даже её следа. Лесной Дух или нет, Фьёл не мог придумать способа вновь свести себя с ней. Он был лучшим охотником в деревне, и знал обо всём, что творилось в лесу, но на этот раз ни его таланты, ни его тщеславие оказались некстати.
Измотанному своими поисками, к полудню возвратившемуся в деревню Фьёлу ничего больше не оставалось, кроме как запереться дома, скрывшись от источника своих волнений, и насильно пытаться убить в себе всякое воспоминание о белой кошке, пока та наконец не перестанет его тревожить.
Как он и поступил.
Когда, уже под вечер, размашистый стук в дверь разогнал царившую по дому тишину, опомнившись от своего сумбурного существования, Фьёл нашёл на своём пороге старину Олафа.
"Отлично, хоть будет с кем напиться..." - подумал охотник и, не говоря тому ни слова, хлопнул дверью и повёл своего приятеля в кабак.
Весь вечер, пока они вдвоём, не обращая внимания ни на окружавших их постояльцев, ни на преобразившийся нарядный облик зала, над которым весь прошедший день старался корчмарь, налегали на брагу, то и дело по новой наполняя опорожнившийся кувшин из здоровенной бочки, Олаф не пропускал ни единого шанса подтрунить над своим приятелем. По его мнению, ничего не могло перещеголять того кабана с бивнями толщиною в кулак и свиною раскосою мордою, что он поймал этим утром. "Отлично, отлично! Тогда завтра к полудню я принесу тебе медвежью шкуру!" - сердито отвечал ему Фьёл, не переставая искать утешения на дне стакана, - "Или отдам тебе
