Но теперь, когда её секрет грозился быть раскрыт, а весть о её проступке донеслась до того самого человека, которому давным-давно она клялась никогда впредь в зверя не оборачиваться, её нечего было сделать, чтобы оправдать себя, ей ничего больше не оставалось, кроме как поникнуть головой, и, всеми силами сдерживая рвавшиеся наружу слёзы, ожидать своего наказания.
Старик велел позвать её. Она вошла, опустив голову в раскаянии и не смев поднимать своего взора. Предвидя его колкие расспросы, она без промедления во всём созналась. Верховный Друид, нахмурив свои седеющие брови, сурово посмотрел на неё и покачал головой.
- Тебе запрещено было принимать форму зверя, дитя. И как младшему друиду тебе должно быть предельно ясно какой опасности ты себя подвергаешь. Только вспомни, что случилось с твоим отцом. Неужели ты хочешь, чтобы подобное повторилось с тобою?
- Но я клянусь! Я ни за что не позволю зверю взять надо мной контроль! - отчаявшимся голосом поспешила заверить его девушка, но друид был непреклонен.
- Дело вовсе не в том, с твоего дозволения произойдёт это или без. С тех самых пор, как презренные дикие духи навечно лишены своих тел, они беспрестанно пытаются заполучить себе новые, и не упустят ни единой возможности, стоит таковой подвернуться. Стоит одному из них взять над тобою верх, как он никогда тебя больше не отпустит. Обратного пути по этой дороге нет и никогда не было!
Хель покорно молчала. Она до глубины своей души боялась признаться ему в том, что то, о чем он говорил, уже с нею произошло. Что зверь уже был её частью, причём был дольше, чем она себя помнила.
Старик продолжал.
- Как с поступать тобою решит Совет на первом же после Солнцестояния собрании. А пока, - с отцовским вздохом положил он свою морщинистую руку на её вздрогнувшее плечо, - радуйся белому свету, радуйся грядущему торжеству, радуйся каждому дню, что ты провела свободной, пока у тебя есть ещё время. Но внемли моим словам: никто кроме тебя самой не может посадить тебя в эту клетку. Не давай духам ни единого шанса обрести над тобою контроль.
Хель подняла свои искривлённые раскаянием апатитовые глаза, взглянув ему в лицо.
- Да, да, конечно. Я обещаю... Я никогда не стану ... такой ... Такой как отец, - едва выдавила она сквозь горький ком в горле, настолько же заверяя в этом старика, насколько и себя саму.
Получив желанный результат, Верховный Друид не намерен был дольше оставаться их гостем. Властным жестом запястья он освободил домового духа и вышел через дверь. Наконец обретя свободу, дух заметил удаление своего создателя, и уже тоскуя по старику заскрежетал ставнями ему в след. Хель не обращала на эти звуки никакого внимания. Она лишь накрепко обняла матушку, и не в силах больше сдерживать слёзы расплылась рыданиями у неё на плече.
- И что теперь с нами станет из-за меня... Что же будет, когда они узнают... - едва слышно шептала она.
VI
Следующий день был самым длинным днём в году - днём солнцестояния, Солнцеворотом, в честь которого на холме, перед нависавшим надо всеми деревенскими постройками каменным саммитом друидов, постепенно сходился ряженый деревенский народ. Солнце в этот день совсем обленилось, и только бы не огорчать своими блёклыми, унылыми лучами чествовавших его людей, с самого утра застлало небо непроницаемым серым покрывалом.
Погода была знойной и душной, точно опустившееся небо прижало к земле всю царившую вокруг летнюю жару; ветра почти не было, косые столбы дыма неспешно поднимались от кострищ, теряясь где-то в высоте. Но дружная ватага облаков не обращала на стоявший штиль никакого внимания, и плотными строями спешно маршировала куда-то вдаль и скрывалась за горизонтом. Вместе с нею не обращал на царящую вокруг жару и деревенский народ, который покидая свои хаты спешил к холму на гуляния.
По деревне пахло свежими берёзовыми листочками, луговой мятой, васильком и какой-то ещё дикой травой, которую девки сплетали в праздничные венки; пахло дымом да коптящейся телятиной, пахло накрахмаленной одеждой. Мужики разводили костры, и тут же прыгали через них, раздеваясь по пояс. Бабы тут да там кружились хороводами, ребятня просила у родителей денег на леденцы и пряники, девки кто помладше собирались вокруг костров, плели венки и гадали, кто постарше - вместе со всей остальной холостой молодёжью наряжались в свои лучшие, расшитые красной тесьмой наряды, и, разделившись на два противоположных кружка, красовались друг перед другом кто во что горазд.
Фьёла, как молодого и по-прежнему холостого молодца ожидали видеть в одном таком наполовину уже собравшемся кружку, которым уже во всю заправлял Олаф. С самого утра весёлый и успевший уже раскраснеться, он с нетерпением всем говорил, что его приятель вот-вот уже придёт, и тогда всё решится. В ответ все перенимали довольную улыбку, не покидавшую его лица, и кивали, хотя никто пока толком и не знал, что это было за "всё" и почему оно должно было решиться.
Самому же молодому охотнику грядущий день не предвещал ничего, кроме головной боли. Фьёл поднялся с кровати, дивясь тому, что что целый и невредимый чугунок на его плечах гудел не меньше, чем звонящий после сильного удара колокол. Мир вокруг непрестанно кружился и покачивался, точно корабельная палуба, мужающаяся перед надвигавшимся штормом. Однако, не смотря на всё это, мысли в его голове оставались на удивление чисты и планомерны, пускай и тянулись вязко и неспешно, как свежий, только что собранный медок. Самой его волнующей из них было внезапное, хотя и ожидаемое осознание того, что к назначенному сроку он - тот, кто гордо называл себя лучшим деревенским охотником - так ничего и не поймал.
"А ведь всё эта белая кошка виновата!" - жужжало и роилось в его голове, - "Это всё она вскружила тебе, молодцу, голову, и ты потащился за ней как за юбкой вместо того, чтобы заняться делом!" - Эти и подобные им мысли были неприятны, но сколько бы Фьёл не пытался отогнать их у него ничего не выходило по одной простой причине: они не были неправдой.
Столько сил было потрачено, чтобы сначала добиться уважения старших братьев
