— Тебе всего лишь нужно соблюдать больничный режим — некоторое время, пока организм не придет в норму. — Кадош перехватил подушку и все-таки подложил под спину Торнадо, на сей раз не встретив сопротивления. И с трудом преодолел искушение припасть к губам любовника, которые вдруг оказались так соблазнительно близко…

«Если я его поцелую так, как хочу, то просто не смогу остановиться».

И губы лишь легко скользнули по губам.

— Соломон… Соломон!.. — вдруг зашептал Эрнест и, рвано дыша, обвил руками его шею. — Пожалуйста… Я не могу больше!.. Я до смерти соскучился…

От этого страстного шепота кровь Соломона застучала в жилах, член набух и напрягся так, что эрекция отдалась болью в паху и довела его терпение до последнего предела. Он тоже больше не мог — ни мучиться сам, ни мучить того, кто был желаннее всех земных блаженств.

— Ich habe auch vermisst, meine Liebe. Ich vermisse dich auch. Dein Geruch macht mich verrückt… (Я тоже скучал, моя любовь. И сейчас скучаю. Твой запах сводит меня с ума…).

— Dann werden wir es tun! Sofort! (Тогда давай сделаем это! Прямо сейчас!) — прорычал Эрнест, и, откинувшись назад, уложил любовника на себя и языком проник в его рот…

Сейчас же началась страстная борьба: они целовались с такой жадностью, как будто стремились полностью поглотить друг друга, без остатка выпить дыхание, доказать, кто из них двоих томился сильнее… Вытащить член из легких пижамных штанов было парой пустяков, Эрнест сделал это, не прерывая поцелуев, но с ремнем и тугой пуговичной застежкой на брюках Соломона пришлось сразиться по-настоящему, прежде чем крепость пала.

— Scheiße! Hast du Höschen oder Keuschheitsgürtel?! (Блядь! У тебя что — пояс целомудрия вместо трусов?!) — простонал он в губы любовника, и принял ответный хриплый стон, когда наконец-то добрался ладонью до жесткого ствола. Его пальцы заскользили вверх-вниз, то плотно сжимая, то ослабляя захват, они дразнили, поощряя возбуждение, но не давали дойти до пика… эта тактика заставила Соломона окончательно потерять голову и забыть все установленные правила. Остатки самоконтроля сочились из навершия вязкими каплями предсемени.

— Ja…Ja… geliebt… noch!.. ich will dich…will… (Да… да… любимый… еще! Я хочу тебя… хочу…) — выдыхал он, прижимая Эрнеста бедрами, и покрывал поцелуями открытую и доверчиво подставленную теплую шею, как голодный хищник, облизывал грудь, мягко покусывал соски… От этой особенной ласки Эрнест задрожал всем телом:

— Ооооооо… Соломон!.. Соломон!.. — выгнулся в его объятиях, чтобы сделать контакт более полным, и потерся членом о член любовника.

Наслаждение пронзило Соломона насквозь, как удар тока; усиливая то, что и так было почти нестерпимым, он обхватил ладонью оба ствола — и почувствовал, что прямо сейчас спустит на член Эрнеста…

— Аlles. Ich kann nicht mehr! (Все. Больше не могу!) — прошептал он, готовый капитулировать, но густая белоснежная струя брызнула из тела возлюбленного секундой раньше…

Оргазм Соломона был таким же мощным.

Они взаимно залили семенем животы и бедра друг друга, и сейчас же снова обнялись, смешивая свое тепло и запахи, прижались так тесно, что почти потеряли дыхание, и разделить их было сложнее, чем сиамских близнецов. Окруженные густеющими тенями позднего июльского вечера, любовники раскинулись на смятом белье и взволнованно шептались губы в губы:

— Я боялся, что ты меня разлюбил, Сид…

— Ты сумасшедший, Торнадо. Разлюбить тебя? Да я скорее перестану дышать.

— Нет, нет! Замолчи!

— Ну что такое?..

— Не желаю слышать о твоей смерти… даже в шутку… я запрещаю тебе умирать!

— Вообще?

— Во всяком случае — первым. И в ближайшие пятьдесят лет.

— Боже, Эрнест!.. Ну и что ты в свои бодрые девяносто собираешься делать с девяностовосьмилетним старикашкой?..

— Да уж найду что, мой царь Соломон… Может быть, это?..

— Оооооххх… meine liebe…

— Или это?..

— Ааааа… боже, Эрнест, да, да… так вон оно что… моему джинну известен секрет бессмертия и вечной молодости… мммм… я подозревал…

— Ну не зря же дядюшка Густав считает меня демоном и не теряет надежды собственноручно отправить в ад.

При упоминании Райха — в своем роде злого гения семьи Кадош — Соломон застыл в объятиях любовника, словно обратился в камень или ледяную скульптуру. Вина и стыд за допущенные промахи, из-за которых враг сумел ускользнуть и скрыться от расплаты, нахлынули с новой силой, он прерывисто вздохнул и уткнулся лбом в плечо Эрнеста, без слов моля о прощении.

— Что ты, что ты, mein Herz, ну, не надо расстраиваться… — симпатические струны пришли в движение, и душа художника легко уловила и прочла все, что чувствовал Соломон, и о чем он молчал. — Я не должен был… это просто глупая шутка, глупая и неуместная, прости, прости…

Кадош приподнялся на локтях и погрузил пылающий взгляд в полные тревоги глаза Эрнеста:

— Ты ни в чем не виноват — виноват только я. Но я исправлю свою ошибку. Обещаю. Райху недолго разгуливать на свободе.

— Не надо! Не надо геройствовать, мой царь… пусть этого монстра ловят те, кому положено, я уверен, что они справятся, комиссар Кампана отыщет его даже на темной стороне Луны… ну, а ты должен быть со мной, со мной и с Лисом…

Эрнест вдруг запнулся на полуслове, губы его дрогнули, как от боли, и он неуверенно спросил:

— А где Исаак?.. Он еще ни разу не приходил ко мне… Ты его не пускаешь сюда?..

Торнадо, сам того не зная, оказался весьма близок к истине, но Соломон — по целому ряду причин — не готов был объяснять свои мотивы, и ему пришлось избрать нелюбимую тактику уклонения от прямого ответа:

— Глупости. Как я могу его не пустить? Он взрослый парень.

— Да… — Эрнест немного отодвинулся и лег на бок. — Взрослый и самостоятельный. Но это не помешало тебе держать его взаперти чуть ли не десять лет.

— Ах вот как. «Держать взаперти». Ну спасибо. — Соломон усмехнулся и тоже лег на бок, лицом к любовнику. — Вот сейчас ты меня действительно обидел, Торнадо.

— Прости, я не хотел…

Щеки Эрнеста вспыхнули, он сделал движение навстречу, желая в прямом смысле слова загладить свою бестактность, но упрямый бес, управлявший темной стороной души, подбивал его не останавливаться и выяснить все до конца… даже ценой ссоры:

— И все же, Юсуф, где брат твой Беньямин? (2) Куда ты его дел, ведь не отправил же в Египет?..

Пальцы Соломона нащупали мочку уха Эрнеста и довольно чувствительно потянули за нее:

— Дрянной мальчишка. Говоришь о Юсуфе, а сам подозреваешь меня