– Нет… нет…

Но к чему относилось это «нет», Алексей разбираться не стал. Мягко поднял сестру с колен – и та остановившимися глазами смотрела, как Ивана перекладывают на носилки, как несут во дворец, словно живого – не закрывая лица, на это хватило ума, как намокает алым покрывало на его груди…

На белом кровь – алая…

Только когда увели царевну, народ позволил себе… шевельнуться. Иначе и не скажешь.

– Горе-то какое…

– Бедненькая…

– Про́клятая царевна, что тут говорить. Вот и настигл… ой!

Оплеуха тоже настигла говоруна быстро и решительно. С той стороны, с которой и предположить нельзя было, от юродивого, из тех, которые всегда трутся около праздников и прочего.

– Помолчи, ирод! Пока язык не вырвали.

Мужичонка, ляпнувший про проклятье, оглянулся, увидел злые глаза людей – и словно съежился. Есть, есть такое горе, в котором неуместны все старые споры. И когда его видишь…

Сейчас каждого по сердцу царапнуло. И любые слова тут были неуместны.

Ульрика опустила руки.

Софья просто сидела и смотрела в никуда. И ничего не получалось. Никто не мог вывести ее из этого состояния. Может быть, дети, так они еще пока прибудут. А она ведь с ума сойдет, если сейчас не заплачет, знала это царица, еще как знала. Только сделать ничего не могла.

Царевна просто сидела у гроба мужа, держала его за руку и молчала. И увести ее не представлялось возможным. Разве что оглушить.

Царица поднесла руки к вискам. Вышла из залы…

– Государыня?

Десятки глаз тут же впились в ее лицо. Софья и сама не знала, насколько она дорога людям. И сейчас… они не лезли в ее горе, но за дверями – ждали. Верили, надеялись, что сейчас их царевна встряхнется, выйдет, опять начнет отдавать приказания… А она просто сидела и молчала. И столько боли было в этой тишине…

Ульрика покачала головой, ловя взгляды. Вопросительные, умоляющие… Она же сейчас очнется, правда?! Дерзость, да, но сейчас не до дерзостей было что царице, что людям.

Алексей Алексеевич распоряжался, приказывал допросить пойманного и чудом не затоптанного убийцу, отдавал указания Ромодановскому, приказывал боярам, а она это время провела с царевной, и так страшно было видеть, как ломается, рассыпается в осколки кто-то, подобный Софье.

– Не знаю… Она так умом тронется, если еще просидит. Не знаю…

– Разошлись все!

Царица всхлипнула и бросилась на шею мужу.

– Алешенька! Слава Богу! Может, хоть ты…

– Без изменений?

– Да.

– Уля, последи, пожалуйста, чтобы никто не входил, пока не позову.

Ульрика закивала. Никого не пускать?! Да с радостью! Только сделай хоть что-нибудь, Алешенька! Ты же мой муж, ты царь, ты должен! Страшно это – смотреть, как на твоих глазах ломается и угасает сильный и гордый человек. Очень страшно.

Алексей мягко отстранил жену, прошел внутрь – и только дверь хлопнула. Уля оглянулась вокруг и подавила совершенно детское желание прижаться ухом к двери.

– Что, ни у кого дел нет? Я вам сейчас найду работу!

Правда, верилось в это плохо. Можно погнать человека, когда он лезет куда-то по досужему, ненужному и мерзковатенькому любопытству. Но вот так? Искренне сочувствующих?

Рука не поднималась.

Уля вздохнула и совершенно не по-царски прислушалась к происходящему за дверью. Спаси ее, Алешенька…

Алексей оценил все одним взглядом. Кровать. Тело друга под белым покрывалом. И заледеневшую Софью рядом.

И не давая себе ни минуты подумать, ни секунды, рванулся в это ледяное безмолвие. Туда, где пребывала сейчас его сестренка, самый дорогой и родной для него человек. Друга не уберег, но сестру он смерти не отдаст! Никому не позволит!

– Сонечка!

Сильные руки сгребли легкое женское тело, встряхнули, заставляя выпустить руку мертвого мужа, прижали к теплой груди. Алексей уселся на стул так, чтобы Софья могла видеть только его, не Ивана – и посмотрел ей в глаза.

– Сонечка! Вернись!

Бесполезно. Два карих озера были холодны и мертвы. Только на дне где-то еще теплился разум. Но как же до него добраться?

Царь размахнулся. От пощечины голова женщины мотнулась вбок, словно тряпичная, на щеке Софьи расцвело алое пятно.

– Соня! Ты нужна мне! Сестренка!!!

И еще один удар.

Пусть больно, пусть жестоко – это тоже жизнь! Там, в ледяной пустоте, не бывает ни боли, ни огня. Там вообще ничего нет. Только тьма и холод. Но он не отдаст им сестру! Она вернется! Обязательно вернется, она сильная! Она справится. А Алексей ей просто немножко поможет…

От третьего удара Софья упала на колени. Алексей встряхнул ее что есть силы.

– Соня!!! Вернись!!!

И дрогнуло что-то в ее глазах. Шевельнулась боль.

– Алеша?!

– Да! Соня, смотри на меня! Я здесь, я с тобой!!!

– Ваня…

Еще одна пощечина обрушилась на царевну. Жестоко? Нет, сейчас боль физическая была единственным, что вытаскивало Софью из страданий душевных. И Алексей это понял. Сгреб ее в охапку, прижал к себе.

– Я с тобой, сестренка. Я всегда буду рядом, ты меня никогда не потеряешь…

– Ваня…

– Мы пока еще живы, сестренка. Мы живы! Он не хотел бы, чтобы ты умирала вслед за ним. Ты сама это знаешь.

Теплая рука погладила темные, с проблесками седых ниточек, волосы. Одни они остались, одни друг у друга… Есть Уля, но это другое. Дети… Только они никогда не поймут родителей до конца. Их было трое, с самого детства, а теперь осталось двое. И Алексею тоже сейчас безумно больно. Но если он замкнется в себе, если не вытащит сестру, то потеряет и ее тоже. И уж точно не переживет этого.

И только сейчас Софья смогла разрыдаться. Закричала, забилась в руках брата, пытаясь вырваться, хоть что-то сделать, дозваться мужа… Она не знала, что за дверью перевели дыхание и царица, и сенные девушки, и стрельцы…

Кричит? Значит выживет. Не сгрызет ее горе. А уж кто виновник оного… Лучше б ему самому под землей схорониться, да поглубже, поглубже. Дознается царевна – горло ему зубами перегрызет, не иначе.

Софья успокоилась только к утру – и все это время Алексей был рядом.

Не успокаивал, нет. В таком горе не успокоишь и не утешишь. Но – был. Обнимал, когда горе рвалось наружу яростными слезами, поил водой, когда рыдания сменились сухими короткими всхлипываниями, прижимал к себе, когда сестра задыхалась от яростного гнева. Наверное, сейчас он и стал по-настоящему старшим братом. Столько лет Софья была рядом с ним, столько поддерживала, подсказывала, направляла…

Стоило увидеть ее вот такой, слабой, сломавшейся – и испугаться. Острым приступом ледяного холода. Как же я – без нее?!

И уколом осознания: а ведь она и есть его сила. Не было бы рядом сестры, никогда не стал бы государем. Или стал бы чем-то куда худшим. И Руси такой не было бы.

Он знал, что в любой беде, в любом ужасе за его спиной встанет темная тень, положит руку на плечо: «Братик, держись,