— Ты как? — делая вид, что не понимает состояния электрика, спросил Ивлиев. — За компанию не опрокинешь со мной кружечку? Угощаю!
Все, заветное слово произнесено. Мужик согласился с такой радостью, как будто ему предлагали вечную жизнь. Половину кружки он выдул залпом, не отрываясь, в несколько судорожных глотков. Его небритый кадык дергался и прыгал с каждым глотком, но вот электрик оторвался от кружки, посмотрел осоловелым взглядом на своего нового знакомого и устроился локтями на столе.
Ивлиев хорошо представлял себе, как разговор сейчас потечет в привычном русле: о житье-бытье, о бабах и домашних неурядицах. Но допускать этого и втягивать себя в затяжную беседу было нельзя ни в коем случае.
Он глотком допил остатки пива в своей кружке и стиснул локоть нового знакомого:
— Слушай, друг. Я тебя оставлю на полчасика, а? Ты постой тут, пивка попей, я возьму тебе еще пару кружек. А мне надо тут сбегать… Дело у меня. Бабу свою прижучить хочу, с любовником застать. Ты мне одолжи свою сумку и спецовку с кепкой. Я электриком прикинусь, незаметно пройду. Ты же мужик, должен меня понять? Эй, хозяйка, налей еще две кружечки… нет, три!
Долго уговаривать электрика не пришлось. Перекинув через руку его спецовку и сжимая его рабочую сумку с инструментами в руке, Ивлиев быстро зашагал назад по пустынному парку. А минут через пятнадцать он уже шел к дому, в котором жили Белецкие. Надвинув кепку электрика пониже на лоб, старательно сутулясь и чуть припадая на одну ногу, Василий вошел во второй подъезд. Поднявшись на последний этаж, открыл люк чердака и, пригибаясь между пыльными стропилами, быстро прошел к люку первого подъезда.
На стук в дверь ему никто не ответил. Отгоняя мысли о случившейся беде, Ивлиев потянул дверь, и… она подалась, оказавшись незапертой. Тихо ругаясь, Василий заглянул в квартиру и только теперь услышал характерный утробный храп. Белецкий спал и, видимо, был смертельно пьян. Ивлиев заходил очень осторожно, опасаясь засады. Однако тщательный осмотр помещения показал, что посторонних в квартире нет, а Павел Архипович снова добрался до спиртного. Неужели в борьбе с пьянством Татьяна опустила руки? Но вспомнив, что Татьяну на работе не видели уже больше суток, Ивлиев заподозрил самое скверное. Значит, девушка все это время дома не появлялась.
Василий подошел к окну, осторожно посмотрел на улицу, не показываясь из-за занавесок, и ему совсем не понравилось то, что он увидел. Возле закрытого газетного киоска, уперев локоть в пустой прилавок, покуривал крепкий мужчина. Он гонял окурок папиросы из одного угла рта в другой и внимательно посматривал по сторонам, на подъезд и на окна второго этажа дома. Еще один, держа в руках развернутую газету и делая вид, что читает ее, сидел на низком заборчике ограждения бульвара. Но его глаза больше бегали по улице и по окнам дома, чем упирались в газетные листы.
Дом под наблюдением, и очень хорошо, что Ивлиев не пошел к Белецким просто так. Нет, это не милиция и тем более не НКВД. Пропади оно все пропадом! Василий вернулся к кровати, на которой спал инженер, свесив руку до самого пола. Что-то активизировались бандеровцы с шахтой. Почему? В чем там дело? Запуганный старый инженер, срыв пуска шахты, до этого какие-то интересы на химзаводе. Может, бандеровцы так пытаются каждое предприятие в области остановить, не дать начать работать в полную силу? Надо будет спросить у Горюнова, есть у них такие данные или хотя бы основания полагать, что такое может быть?
— Павел Архипович! Проснитесь! — Ивлиев стал трясти Белецкого, похлопывать его по щекам.
Инженер мычал и вяло крутил головой. Василий принес кружку холодной воды и стал брызгать ему на лицо, растирать грудь. Наконец тот открыл глаза и уставился на Ивлиева мутным взором. С трудом разлепив запекшиеся губы, он попытался что-то сказать. Василий поднес кружку к его губам, и Белецкий стал жадно пить, разливая воду себе на грудь, на постель.
— Ты? — наконец хрипло произнес он. — Пришел? Опять вопросы?
— Да, вопросы, — торопливо заговорил Василий. — И все вопросы срочные. Скажите, Павел Архипович, зачем бандеровцам шахта, зачем им ваши схемы? Немцы — понятно, они хотели шахту запустить. А эти? Вы же знаете, что взорвать шахту, повредить ее довольно легко. Нанести такой ущерб, чтобы ее несколько лет не могли запустить. Так что они хотят?
— Я не знаю, — замотал головой Белецкий и, вылив в ладонь немного холодной воды, стал мочить себе волосы на темени.
— Ну так подумайте. Ведь никто лучше вас шахту и ее оборудование не знает. Ну же?
— Говорю тебе, что не знаю. Мне они не докладывали.
— Черт… Может, они там хотят что-то спрятать? Скажите, Павел Архипович, что можно надежно спрятать в шахте?
— Да что угодно, хоть железнодорожный состав целиком. Спрятать и похоронить на веки вечные. Вы знаете, что такое шахта? Шахта, которая работала уже много лет, сколько там теперь внизу пустоты? Хоть состав, хоть полк пехоты. А можно и кавалерии…
Поняв, что у Белецкого снова стал заплетаться язык и он вот-вот опять уснет, Василий стал отчаянно трясти инженера, убеждая говорить, не молчать. Про какой полк, про какие составы он говорит, если подъемники не работают? Их ведь так и не пустили, а по главному стволу не спуститься. Белецкий вяло махнул рукой и заявил, что это в нижние горизонты не спуститься, а на самый верхний, выработанный, в котором теперь часть энергооборудования и складские помещения, спуститься можно. По вспомогательному стволу.
— Тот подъемник работает, — тихо проворчал он. — Я не помню, мы его починили или немцы. А может, его и из строя не выводили в начале войны. Да что подъемник, там лестница есть. В 40-м году ее переваривали, укрепляли. Там же вся разводка вентканалов.
— А какая там глубина, как глубоко можно спуститься по лестнице?
— Пятьдесят четыре метра. Через каждые десять метров площадка…
Ивлиев пытался вспомнить планы и представить себе, где этот вспомогательный ствол находится. Кажется, между зданием управления и первым терриконом. Эх, старик, старик! Василий снова стал
