— Хорошо, что ты пришел, — сказала она наконец. — Подождешь меня в парке. Я через минутку освобожусь.

Когда Таня вышла, Василий удивился изменениям, которые произошли в ее внешнем виде. Сколько времени прошло со дня их знакомства, ночного пиршества, когда он звонил во Львов? Не так уж и много. Но Таня перестала быть веселой общительной девушкой, уже нет в ее глазах прежнего блеска, да и одеваться она стала как-то… слишком по-женски, хотя ведь девушка еще, не успела обабиться.

— Что с тобой, Тюнюша? — ласково спросил он. — Ты сама не своя.

— Мне посоветоваться с тобой надо, Васенька, — грустно улыбнулась девушка. — Ты не спешишь? Может, дела у тебя, работа, а тут я со своими девичьими капризами и страхами.

— Ну, вот что, — сделал шутливо-строгое лицо Василий. — На этот момент у меня самое главное дело — это ты.

— Тогда поговорим по дороге? Мне нужно занести подруге стерилизатор со шприцами. Я у нее брала, уколы отцу делала.

Квартира подруги оказалась на этой же улице. Татьяна уверенно поднялась на третий этаж, достала ключи и отперла дверь. В квартире было чистенько и опрятно, как в старинной девичьей светелке. Вязанные крючком салфетки, фарфоровые статуэтки, пианино. Татьяна прошла к круглому столу под большим желто-зеленым абажуром с кистями и положила стерилизатор на скатерть. Ивлиев смотрел на нее, на обстановку квартиры, пытаясь скрыть улыбку. Неужели девушка решилась на близость с ним и взяла у подруги ключи? Это было приятно сознавать, но это… как-то не входило в его планы. Сейчас предстоит отказать ей, а значит, нанести обиду. Он представил, как Тане станет стыдно за свой поступок, и ему самому сделалось нехорошо.

Выпутываться из щекотливой ситуации не пришлось. Таня села на стул с высокой резной спинкой, сложила руки на коленях и опустила голову.

— Танюша, что с тобой? — шагнул к ней Ивлиев.

— Беда у меня, Вася. Не знаю еще какая, но я чувствую. Страшно мне. Помоги, а?

— Рассказывай! — Василий подвинул второй стул и сел рядом с девушкой, пытаясь заглянуть ей в глаза.

— Отец пить стал, — прошептала Таня и задумчиво посмотрела в окно. — Понимаешь, раньше он равнодушен был к спиртному, бывало, даже отказывался во время застолий. А тут несколько дней уже каждый день, каждый день. И все время молчит. Вот что страшно, Васенька! Молчит он. Ходит угрюмый или лежит, отвернувшись лицом к стене, и молчит. А ведь мы с ним были лучшие друзья, я всегда с ним все обсуждала, делилась всем. Мы часами могли разговаривать. А тут — стена молчания. Дико это!

— Так, подожди, Танюша! — Ивлиев коснулся руки девушки. — Постарайся вспомнить, с чего началось все это, с какого события. Не на пустом же месте он запил и стал угрюмым и молчаливым. Люди так не меняются.

— Почти сразу после той поездки на шахту, когда там бандиты митинговали. Я узнала, через других людей узнала, что там стала дежурить милиция, НКВД вмешался. И вроде снова туда посылали людей, а мой отец не поехал. Стал директора шахты убеждать, что там какие-то обследования нужно предварительные проводить, какое-то оборудование из Свердловска заказывать. А кто-то говорит, что он просто испугался и отказался ехать. Он ведь и на работу не ходит. Я спрашивала папу, может, его уволили с шахты? Может, он из-за этого и запил?

— Таня, а ты не видела, твой отец с кем-нибудь подозрительным не встречался? — начал было расспрашивать Ивлиев, но девушка его тут же перебила:

— Точно, точно, я как раз сама хотела рассказать. Мне показалось, что это странно, даже… Я совершенно случайно пришла в тот день с работы, у меня дежурство отменилось. А к отцу приходил мужчина…

— Стой, Танюша! Давай по порядку. В какой день?

— А-а, на следующий после поездки на шахту с рабочими, когда у них не получилось заняться ремонтом или чем-то там еще. Неприятный тип. Молодой, но очень наглый. У него такая ухмылочка, уголки губ чуть опущены по отношению друг к другу, и от этого улыбка похожа на злобную гримасу. Страшный человек!

— Так, Таня, все очень серьезно. — Ивлиев взял руку девушки в свои ладони и сжал. — Если бы просто те события на шахте, я бы расценил это как хулиганство или выходку настроенных против современной власти людей. Но тут, кажется, речь идет о хорошо организованном сопротивлении, организации давления на твоего отца. Я тебе никогда не говорил, да и теперь не должен бы говорить, но в интересах дела… Я — офицер госбезопасности, я работаю в органах НКВД и расследую как раз похожие дела.

— Ты из НКВД? — Татьяна посмотрела на Василия удивленно и даже как-то облегченно. — Ну, теперь мне многое понятно. А то я уж не знала, что и думать. Вася, ты поможешь папе, правда?

— Помогу, милая, конечно, помогу. И твоему папе, и многим честным людям, которые хотят мирной жизни, хотят работать, растить детей, радоваться солнцу. Мы такую войну вынесли, такого врага победили, и эту нечисть выметем поганой метлой, поверь мне.

— Тогда я тебе еще кое-что расскажу, — понизила голос Таня. — Я как чувствовала и не стала тебе рассказывать все на улице, сюда привела. Так вот, Вася, когда тот мужчина приходил, на улице возле нашего дома машина стояла. А в ней за рулем сидел тот самый человек из уголовного розыска, что тебя в больнице тогда допрашивал. Когда мужчина от нас ушел, я испугалась и хотела бежать к этому милиционеру, а потом в окно выглянула, а он в машину садится. Получается, что или к папе приходил человек из уголовного розыска, или тот человек, что тебя допрашивал в больнице, связан с националистами.

— Это точно? Ты его хорошо рассмотрела?

— Как тебя сейчас вижу, — уверенно ответила девушка.

— Хорошо, тогда мы поступим с тобой вот как…

Татьяна открыла ему дверь на условный стук. Девушка была напряжена, глаза заплаканные. Видимо, с отцом был тяжелый разговор. Она переживала все изменения, которые происходили в эти дни с Павлом Архиповичем. Он ведь был совсем другим, если судить по ее рассказам. Ивлиев проскользнул в дверь, подождал, пока Таня запрет ее изнутри, и только потом