Теперь пришла очередь Анатолию изумляться.

– Да ты с ума сошел?! – воскликнул он возмущенно. – С чего ты взял?! Меня избили, я без сознания лежал…

Но Клаус не слушал его оправданий и вопил:

– Да как ты смел сюда явиться? Сифилитик проклятый!

Захотелось броситься прочь, но в то же время Анатолий понимал, что Клаус – его последняя надежда. Только Клаус может ему помочь. Он добрый, отходчивый, и, хоть городит сейчас невесть что, Анатолий его уговорил бы… если бы не эта тощенькая тварь, которую Клаус подобрал в какой-то аллее Тиргартена, как еще раньше подобрал и его самого, Анатолия.

– Зачем он тебе, этот сукапупсик? – зло крикнул Анатолий. – Чем он лучше меня? Чем слаще?

– Пошел вон! – взвыл Клаус. – Ты не должен был сюда приходить!

– Но ты мне нужен, Клаус! – в отчаянии вскричал Анатолий. – Вспомни, что было между нами!

– О да, я помню и никогда не забуду! – взвизгнул Клаус. – А еще не забуду твой провалившийся нос! Ах ты тварь! Тварь! Значит, ты и меня заразил? А я заразил моего малыша? Моего птенчика?

Птенчиком был, надо полагать, сукапупсик, и Анатолий вдруг почувствовал, что его сейчас вырвет. Все отвращение, которое он когда-либо испытывал к жизни – а испытал он его немало! – так и подкатило к горлу.

– Провалившийся нос?! – прохрипел он с ненавистью. – Да меня избил тот таксист, в машине которого ты хотел меня поиметь, помнишь? Он мне нос сломал, потому что ему было противно! А сифилисом тебя заразит твой сукапупсик, если ты его не выгонишь вон!

– Нет, это я тебя выгоню вон! – надвинулся на него Клаус. Халат его распахнулся, и при виде жирного пуза и обвисшей плоти Анатолий окончательно потерял над собой контроль.

Он схватился за полы халата, подтянул к себе Клауса и двинул его коленом между ног так, что тот задохнулся криком боли и тяжело повалился на пол. Сукапупсик кинулся было наутек, однако Анатолий сгреб его за рубашонку, швырнул рядом с Клаусом и несколько раз пнул изо всех сил. Тот дико взвизгнул и умолк, словно задохнулся от боли. Похоже, у сукапупсика треснули ребра, но это Анатолия не остановило.

– Не надо! – застонал Клаус. – Не трогай его! Что тебе нужно? Денег? Возьми… вот портфель, возьми! Там есть доллары в портмоне! Вон портфель, в комнате!

Анатолий усилием воли остановил себя от дальнейшего избиения, заставил повернуться к портфелю, который лежал в комнате на стуле, взял его, вынул пухлое портмоне и отдельно лежащую пачку марок, перехваченную банковской бандеролью, – десять тысяч марок, ерунда, но пригодится и это. Рука наткнулась на что-то плоское, в гладкой обертке. Это была плитка шоколада Ritter – Анатолий схватил ее с восторгом. Портмоне у него хватило ума не брать – вытащил оттуда пачку долларов, рассовал деньги по карманам, а с шоколада сорвал обертку да так и впился в него зубами. Рот мигом наполнился клейкой жирноватой сладостью, склеив челюсти, и Анатолию не удалось сказать Клаусу на прощанье все то, что хотелось. Судорожно глотая, он сбежал по лестнице, чувствуя, как шоколад буквально на ходу возвращает ему силы.

На улице, едва выскочив из двора, он припал к колонке и с наслаждением напился. И только перевел дух, как внезапно над головой, словно карающий глас с небес, раздался истошный вопль:

– Держите вора! Убийца! Ограбил! Убил! Вот он, пьет воду!

Анатолий изумленно вскинул голову.

Клаус, придерживая между ногами развевающиеся полы халата, стоял на крохотном балкончике, прилепившемся к мрачной серой стене дома, как ласточкино гнездышко, и кричал, указывая вниз на Анатолия:

– Вот он! Вот! Держите! Полиция!

Полиции вблизи не было, а редкие прохожие не спешили схватить вора и убийцу. И все-таки медлить не стоило.

Анатолий, затравленно озираясь, ускорил шаги, потом побежал… и тут, словно нарочно, из-за угла вывернули двое полицейских в своих сверкающих, словно бы жестяных, касках с огромными, вызывающими кокардами.

– Держите! – надсаживался Клаус, свешиваясь через перила балкончика и в какой-то момент едва удерживаясь на нем. Впрочем, он тотчас отпрянул от перил, но орать не перестал: – Доллары! Марки! Шоколад!

– Шоколад, – спокойно проговорил сержант, хватая Анатолия за руку, в которой он сжимал недоеденную плитку шоколада, и с силой закручивая ее за спину.

Анатолий рванулся было, но в бок ему уперлось револьверное дуло.

– Посмотри у него в карманах, Шнитке, – приказал сержант, и из карманов Анатолия были извлечены купюры.

– Доллары, – доложил Шнитке сержанту, словно тот сам не видел. – Марки.

– Веди его в участок, – приказал сержант. – А я поднимусь в квартиру – сниму показания у потерпевших. Деньги давай сюда.

Он принял купюры у Шнитке, причем ловким движением сунул долларовую бумажку в карман рядового. Сколько таких бумажек останется в его собственных сержантских карманах, можно было только гадать, но Анатолию было не до того.

Шнитке вел его, по-прежнему держа одну руку заломленной назад, да и дуло, упершееся в бок, не внушало бодрости. Но, наверное, Анатолий все же рискнул бы попытаться вырваться и удрать, если бы его вдруг не осенило: а зачем? И, главное, куда? Его отведут в участок, задержат, осудят, отправят за решетку… ну и что? Зато он будет сыт, одет, пусть и в полосатую одежду, у него будет время решить, как жить дальше и жить ли вообще…

Подавленный этой покорностью, этой всепоглощающей духовной усталостью, он безропотно дотащился до участка и покорно сел на скамью в коридоре, дожидаясь оформления документов.

Взгляд его рассеянно скользил по стенам, увешанным снимками разыскиваемых преступников, пропавших людей, неопознанных трупов… И вдруг один портрет привлек его внимание. Это была фотография молодой женщины с угрюмым взглядом усталых глаз и напряженно стиснутым ртом. Коротко стриженные волосы обрамляли худое лицо.

– Боже мой, Аня! – пробормотал Анатолий, вскакивая и делая шаг к стене. – Аня, неужели это ты? Неужели я нашел тебя?!

Мгновение он был счастлив… до тех пор, пока взгляд его не упал на титр, под которым висел портрет этой женщины. Титр гласил: «Неопознанные трупы».

Анатолий упал на скамью, зажмурился, прижал кулаки к глазам, словно пытаясь остановить готовые хлынуть слезы.

Шнитке выглянул в коридор и почти втащил его в кабинет – Анатолий был так потрясен, что едва передвигал ноги.

А между тем портрет, вызвавший такой взрыв эмоций у Анатолия Башилова, принадлежал девушке, называемой «фройляйн Унбекант». По какому-то непонятному недоразумению, а вернее, по рассеянности или недосмотру полицейского чиновника, он попал в другую рубрику, хотя должен был оказаться под титром «Кому известны эти люди?». Анатолий был так потрясен, что даже не обратил внимания: ведь все неопознанные трупы были сфотографированы лежащими с закрытыми глазами, а та, которую он узнал, смотрела на него – пусть и угрюмо, но смотрела!

Да, он был измучен, потрясен, он был в шоке… а между тем судьба