«Ни Колчаку, ни Дитерихсу не нужен живой государь – им нужно обострить ненависть народа к его убийцам. Они думают, что эта ненависть будет куда большей движущей силой. Они ошибаются, это мне совершенно ясно!» – высказал тогда Кирста то, что потом повторял не раз и другим людям.
Однако только в Москве и только благодаря стечению обстоятельств Иванову удалось выяснить, кто именно предал Филатовых. Это оказались Павел Подгорский, Степан Бородаев и Игнатий Гадлевский – дети секретных сотрудников Отдельного корпуса жандармов, знавших от родителей подробности очень многих операций Корпуса, но не унаследовавших от своих отцов ни монархических настроений, ни преданности государственным интересам России[64].
Гадлевский исчез бесследно. Иванов не знал, что он случайно погиб в Эстонии. В Москве Иванов убил Бородаева и отправился в Петроград, чтобы расправиться с Подгорским, однако по случайности только спугнул его. Подгорскому удалось бежать за границу, но благодаря агентуре Верховцева, сохранившейся в Германии и Франции, с ним расправились в Берлине – правда, Сергею Дмитриевичу Боткину, который недоумевал по поводу внезапной гибели Подгорского, об этом не суждено было узнать.
Разыскивая следы предателей в Перми, Иванов пытался выяснить хоть что-то о судьбе императрицы и ее дочерей, о судьбе Ани Филатовой. Однако Гайковский исчез – исчезли также его мать и сестра из Верхней Курьи. По сведениям, полученным Ивановым, Александра Федоровна и три великие княжны были через несколько дней после побега великой княжны Анастасии Николаевны перевезены в Успенский монастырь в окрестностях Перми, там расстреляны, а трупы их утоплены в болоте.
Страшные мысли о том, что он и его план подмены стали причинами смерти несчастных женщин, долго мучили Иванова, пока в руки ему не попала копия секретного протокола Пермской ЧК. Приговор императрице и ее дочерям был подписан за сутки до того, как удалось бежать Анастасии Николаевне, и лишь приведен в исполнение позднее. Она осталась жива только чудом!
Иванову пришлось смириться с тем, что его замысел спасти остальных был обречен заранее.
Куда пропала Аня Филатова, ему выяснить так и не удалось: пришлось уезжать из Перми, где на него открыли охоту чекисты. Позднее, много позднее до Иванова и Верховцева дошли некие слухи из-за границы – и оба они были потрясены тем, куда завело эту девушку ее неудержимое тщеславие.
Берлин, 1921 год
Прошло несколько дней после того, как Мари-Клара Пойтерт навестила клинику Дальдорф, и вот как-то раз Теа Малиновская, бывшая дежурной медсестрой, отправилась на ночной обход больных. Все спали, только «фройляйн Унбекант» сидела на своей кровати, задумчиво опустив голову.
Ярко светила луна, и Малиновская увидела, что на подушке перед пациенткой лежит какой-то журнал. Она подошла ближе и разглядела, что это журнал «Berliner Illustrirte».
– Что вы там рассматриваете? – спросила Малиновская. – Вам спать пора, а не картинки глядеть в темноте.
После этих слов «фройляйн Унбекант» взяла журнал, но не спрятала его, а совсем наоборот – соскочила с кровати и пошла в коридор, где горела настольная лампочка около столика дежурной медсестры.
Малиновская, бранясь шепотом, чтобы не разбудить прочих пациентов, бросилась следом.
«Фройляйн Унбекант» положила журнал под лампочку и, указав пальцем на снимок русских царевен, спросила Малиновскую:
– Не видите ли вы среди четырех этих девушек знакомого лица?
Малиновская зевнула и сказала, что ей в жизни не выпадало чести общаться с принцессами.
– А ведь вы ошибаетесь, – с лукавым и вместе с тем надменным выражением проговорила «фройляйн Унбекант» и высокомерно вздернула голову. Эта ее привычка порядком бесила персонал Дальдорфа, и Малиновская сделала ей замечание:
– Было бы неплохо, если бы вы бросили вести себя так, словно вы тоже русская принцесса!
Журнал с фотографиями подсказал ей эту реплику, которая произвела странное воздействие на «фройляйн Унбекант». На ее глазах выступили слезы, и она воскликнула, ткнув пальцем в одну из девушек на снимке:
– Да разве вы не видите? Разве вы не находите сходства между ней и мною?!
Малиновская была опытной сестрой и давно отвыкла крутить пальцем у виска, даже если слышала подобный шизофренический бред. За кого только не принимали себя пациенты! Недавно ей пришлось общаться с Клеопатрой… Так что русская принцесса – это мелочь.
– Да, что-то общее есть, – сказала Малиновская ласково. – Вы и в самом деле похожи немного. А теперь пора…
Она хотела сказать: «Пора спать!» – однако «фройляйн Унбекант» воскликнула:
– Признаться! Да, пора признаться!
– В чем? – озадачилась Малиновская.
– В том, что перед нами великая княжна Анастасия! – раздался голос за спиной медсестры.
От неожиданности та едва не подскочила и резко обернулась.
Перед ней стояла пациентка, поступившая вчера в клинику с диагнозом abnormal motuum. Фамилия ее была Пойтерт. Ее всю постоянно передергивало – от лица до конечностей. Глаза горели фанатичным огнем. Приплясывая, она проделала какой-то пируэт перед «фройляйн Унбекант», видимо означавший реверанс, и, задыхаясь от волнения, выпалила:
– Как я счастлива видеть вас, ваше высочество! Как я счастлива, что вы живы!
Малиновская опешила. Похоже, у этой Пойтерт аномальной была подвижность не только тела, но и мыслей!
Кажется, «фройляйн Унбекант» тоже несколько растерялась. Глаза ее возбужденно сверкали, ее била дрожь, рот кривился…
Кажется, Пойтерт заразила девушку своим патологическим волнением. Их надо поскорей развести по палатам, дать отдохнуть.
– Дорогие дамы! – с материнской ласковостью проговорила Теа Малиновская. – Давайте отдохнем. Нельзя на ночь читать такие возбуждающие воображение вещи, как статьи о бедных девочках, убитых в самом расцвете юности. Неудивительно, что ваша фантазия разыгралась не в меру. Позвольте мне дать вам успокоительное. А утром, когда вы обе хорошенько отдохнете, выспитесь и увидите, что все страхи разошлись, сможете снова поговорить об этом – уже без истерик.
– Сама истеричка, – буркнула Пойтерт.
Теа Малиновская с трудом сдержала усмешку, глядя на ее беспорядочные телодвижения.
– Нас всех согнали ночью в подвал, – вдруг заговорила «фройляйн Унбекант» голосом, лишенным всякого выражения. – Мы даже не успели одеться толком. Нам пробормотали какой-то невнятный приговор, а потом охранники выхватили револьверы. Мы метались по этой тесной комнатушке в надежде укрыться от пуль, но это было бессмысленно. Горничная кидалась туда-сюда, пыталась спрятать лицо в подушку… Я почувствовала, как одна из моих сестер падает на меня. Я хотела ее поддержать, но не удержалась на ногах, мы вместе упали. Нет, сначала меня что-то ударило под лопатку…
Теа Малиновская, слушавшая ее с открытым от изумления ртом, сразу вспомнила шрамчик под правой лопаткой «фройляйн Унбекант» – она видела его, помогая пациентке принимать ванну.
– Да-да, ударило под лопатку, – продолжала бормотать девушка, – я упала,
