***

Огонь был повсюду. Неистовое пламя ревело и гудело, жадно хватая в свои объятия всё живое и мёртвое. Небо сковала чёрная мгла, низвергающая на землю ярчайшие молнии, люди падали замертво, поверженные гневом языческих богов. Крики и заунывный вой звучали повсюду.

Локи с восхищением наблюдал мощь двух яростных стихий. Огонь беспощадным драконом вырвался на волю из разрушенных кузниц гномов, задышал полной грудью, наслаждаясь долгожданной свободой. Буйный ветер, забавляясь, лишь раздувал адское пламя его дыхания. Гудящий дёготь над головой, взбудораженный раскатами грома, испускал ярчайшие всполохи. Смертные бежали в ужасе, но скрыться от стихии так и не могли, она неминуемо настигала мужчин и женщин, отроков и глубоких стариков, они не могли ничего противопоставить языческим богам, лишь предпринимали тщетные попытки к бегству.

Локи чувствовал, как всё его тело прошивала ярчайшая непокорная энергия тёмного неба, как согревало и не обжигало пламя, и на его губах мелькала восхищённая улыбка. Шум и крики неожиданно стихли, Локи выхватил один тонкий звук — плач ребёнка. Он огляделся и узрел среди обугленных тел укутанного в алую ткань новорождённого. Колдун нагнулся и осторожно поднял ребёнка, покачал на руках.

Младенец с яркими, необыкновенно синими глазами внимательно и удивлённо смотрел на чернокнижника, нетронутого неудержимой стихией. Малыш улыбнулся, и Локи ответил ему тёплой улыбкой.

Мощь стихии нарастала, а Локи беспечно шагал вперёд. Обугленные тела складывались друг к другу, и вскоре стало понятно, что Локи поднимался всё выше и выше над землёй. Дёготь неба сливался ему под ноги, следом за ним шлейфом продвигалось пламя, а восхождение освещали всполохи молний. Ребёнок улыбался, уютно устроившись на руках колдуна, алая ткань стала мокрой, по рукам текло красное вино, взамен ткань преображалась, становилась чистой — белой.

Локи оказался на свежевспаханном поле, небо над ним украшала радуга, тёплый летний дождь орошал землю вокруг, многочисленные ростки пробивались к солнцу и потокам тёплой воды. Локи заслышал позади не скрывающего своё приближение человека, он опустил на твёрдую землю девочку лет пяти с пшеничными волосами, зелёное платье украшала тонкая золотая нитка. Девчушка стала звонко смеяться и кружиться вокруг своей оси.

Локи почувствовал, как его обняли сзади, и точно знал обладателя этих сильных и осторожных рук. Его вдруг охватило такое благоговение, что он стал смеяться.

Яркие краски преобразились в темноту, Локи чувствовал, как его тянули обратно, но перестать смеяться не мог. Его переполняло чувство радости. Лафейсон уже осознавал, что проснулся. Он успел сделать короткий вдох и снова, как в припадке, стал смеяться. Избу осветили несколько свечей, и над ним возникло два перепуганных лица: Тора и Эроса.

Одинсон даже не пытался что-то сделать, поскольку его изрядно шокировало поведение колдуна, а беспокойство Эроса лишь усиливало эффект. Наконец-то Локи отсмеялся, только губы так и растягивались в улыбке. Давно ему не было так весело.

— Я тебя разбудил? — виновато спросил Локи. — Извини.

— Ты в порядке? — с надеждой спросил Тор. — Нет, ты не подумай, я люблю, когда ты смеёшься, просто было как-то неожиданно, ты меня напугал.

Эрос мяукнул, подтверждая собственное замешательство. Лафейсон потрепал кота по чёрной голове, даря шальную улыбку.

— Мне было очень хорошо, — объяснил своё странное поведение Лафейсон, схватил Тора за рукав сорочки и потянул к себе. Кот прищурился и, поразмыслив, спрыгнул с постели, направившись к подтопку, Тор же не понимал странного воодушевления брата. — Ложись.

— Сейчас свечи потушу, — вздохнул Одинсон, стараясь гнать от себя дурные мысли.

Почему-то охотнику казалось, что никого, кроме любимого отца, в своих снах Локи видеть не мог и уж точно никто другой не мог вызвать бурю эмоций в сердце колдуна. Слишком близки они были, и даже после смерти Лафей, казалось, держал сына рядом, как привязанного. Пусть чернокнижник не поднимал эту тему, не говорил о своей любви, но Тор-то знал. И ревновал, хотя понимал, как это глупо — ревновать к покойнику, и ведь знал, что должен был дать Локи время, но ему так хотелось завоевать его сердце, отдать ему всю нерастраченную любовь, всего себя.

— К чёрту свечи, — бросил Локи, он окончательно пришёл в себя, сбросив остатки сна. — Иди сюда.

Лафейсон вцепился в сорочку Тора с неистовой силой.

— Иди ко мне, — улыбаясь, зазывал Локи.

— Ну и чего ты такой довольный? — Одинсон хмурился, как предгрозовое небо. Он тяжело уселся на постель спиной к Локи, лишь бы скрыть ревность, и шумно вздохнул, как древний старик. — Что увидел в своём сне?

«Или, лучше спросить, кого?» — подначивал внутренний голос.

— Ты уверен, что хочешь знать? — Локи закопошился сзади, спешно снимая сорочку.

— Конечно! — с возмущением отозвался Одинсон, ожидая самого худшего. — Хочу знать, кто занимает твои мысли, с кем тебе было так хорошо.

Локи не был уверен, что Тор готов услышать всю правду. Судя по множеству символов, сновидение имело судьбоносный характер для всего ныне живущего. Локи и сам не рискнул дать точное определение, он лишь знал: невежество и страх призовут за собой смерть, а потом придёт расплата за