Трубецкую. И именно с тем единогласным решением идти к вечу.

– Иван Архипович, ты чего это на совете учудил? – недовольно проворчал Пятницкий, когда они уже покинули палаты совета и шли по двору крома в сторону ворот.

Оно вроде и бояре. Но Псков – особый град, где воля народа не на последнем месте. А потому и среди бояр очень даже принято хаживать по улицам пешком. Поначалу-то это служило повышению авторитета в народе. Потом, когда боярство стало практически наследуемым, просто вошло в привычку. И коли погожий денек, то боярин не гнушался пройтись на своих двоих.

Тем паче эта привычка стала актуальной с недавних пор, когда вече вдруг вспомнило о своем праве и вкусило боярской крови. Н-да. А еще послужила причиной гибели князя, который также думал о своем авторитете. Хотя-а… Ерунда все это. Достали бы и конного.

– Ты это о Борятском? – поинтересовался Иван, скосив взгляд на Пятницкого.

– Ну не о Лизавете же, – хмыкнул боярин. – С ней-то как раз все понятно. Ты хотя бы понимаешь, что только что усилил московскую партию и теперь они будут блокировать все наши решения, проталкивая свои? Даже если Горячинов примкнет к нам, у них теперь большинство. Отдав свой голос за него, ты окончательно порушил равновесие.

– Странно. Вот взрослый вроде человек, дед уж, и не единожды, а простых вещей не понимаешь.

– Это каких это?

– Да таких. Не будет скоро московской партии. Просто они о том пока не догадываются. Нешто позабыл о нашем разговоре? Они к Москве тяготеют не потому, что хотят тут увидеть железную руку царя, а от сознания того, что в одиночку им не выстоять.

– А ты, стало быть, куешь меч, которым можно будет оборониться от любых ворогов?

– Именно.

– Иль взять в руки всю власть?

– И как я это сделаю?

– Да так. Эвон целую армию содержишь.

– Так армия-то из кого? Хорошо как на сотню один из чужих земель. Остальные-то псковичи. Нешто ты думаешь, они согласятся поддержать того, кто решит взять Псков в железную длань?

– Так-то оно вроде так, – задумчиво почесал в бороде Пятницкий. – Но ить большую часть в твоей дружине составляют крестьяне, а им все едино, что есть вече, что нет его.

– Верно. Так, может, это нужно поправить? Назначить строгий порядок, по которому кабальные могут выкупаться из неволи. Да голос дать вольным крестьянам, чтобы своих вечевиков выставлять.

– Эвон ты куда клонишь. А коли так, то и помещик в совете тебе лишний. Тогда, выходит, ты все это затеял с самого начала, когда стал задорого руду скупать?

– Обмишулился, – с кислой миной согласился Иван. – Не знал всех законов доподлинно и сел в лужу. Только и того, что пополнил мошну боярам да помещикам. Ну да ничего. Еще поправлю.

– И к чему тебе это?

– А к тому. Коли крестьянин станет обрабатывать свою землю иль арендованную, то и толк от той работы будет куда лучше. А как ему еще и инструмент ладный дать, так и вовсе разница великая.

– Тебе-то это зачем? – вновь повторил вопрос Пятницкий и уточнил: – Чай, своих-то крестьян у тебя нет. Все на заводах да мануфактурах.

– А чтобы Псков был такой землей, где люд будет жить куда как лучше, нежели в иных местах. Опять же, чем лучше живет чернь, тем лучше и помещикам, и торговцам, и всем иным.

– И ты вот так запросто мне о том говоришь? А ведаешь ли, что у меня в кабале три тысячи крестьянских душ?

– Ведаю. Как и то, что ты за псковскую землю готов жизнь положить. А потому не поминаю о твоей причастности к нападению на Елизавету и иных кознях против меня да моих людей. Говорили уж о том. Ты о благе Пскова радеешь. Как видишь то благо, так о нем и радеешь. Подумаешь малость да поймешь, что и я о том же заботу имею. А то, что пути у нас разные… Знать, не убедил я тебя еще. Буду над этим работать.

– И меня к стенке припрешь? Эвон какой ты способный, – хмыкнул Пятницкий.

– Зачем? Когда человек действует из страха или вынужденно, это совсем не одно и то же, что по своей воле.

– Значит, есть чем меня припереть-то? Уж не боярина ли Горячинова имеешь в виду? Или просто пригрозишь расправой? Эвон как Жилина из его же дома выкрал.

– Глупости городишь, Ефим Ильич. Посидим рядком да поговорим ладком, в чем можно узреть твою выгоду. Когда она есть, договариваться куда сподручнее становится.

– И в чем может быть моя выгода?

– Говорю же, думать будем. А потом, уж вместе, над выгодой остальных. И первая выгода для всех уже имеется.