кому он мог бы довериться. Даже союзник так себе. Прибил бы гада за покушение на Лизу. Вот как клопа раздавил бы. Но… Пятницкий единственный человек, на которого Карпов мог опереться хоть в какой-то степени.

Любой, кто бы ни оказался в боярском совете, станет потенциальным противником, даже если поклянется в вечной любви. За Иваном сила, авторитет в народе. Но он всего пять лет как дворянин, три с лишним года как в Пскове. Иными словами, и сила, и деньги вроде как есть, да только никаких корней. Он все одно что палка, которую воткнули среди деревьев. Вроде и ровно торчит, и крепко сидит, да вырвать его куда проще.

– Значит, без разницы тебе, кого рубить? – вдруг вскинулся боярин Севрюгин, уже полнеющий мужчина за тридцать.

Хм. И чего ершится? Вроде из московской партии. Или боится, что, ощипав их противников, Иван возьмется и за москвичей? Н-да. И ведь не оставишь выпад вот так, без ответа.

– А ты о чем это, Капитон Михайлович? Нешто переживаешь, что возьмусь мстить тебе за два шляхетских набега? Ну чего ты на меня так смотришь, будто я тебе только что смертную обиду нанес? Иль хочешь, чтобы я доказательства представил? Так ведь всяк знает, что за мной не заржавеет.

– Ты это сейчас к чему клонишь? – собрав брови в кучу, строго изрек Офросимов.

Этому за шестьдесят. Все еще крепок, умом остер и старческого слабоумия нет в помине. Та еще гнида.

– Никак гадаешь, знаю ли я и о твоей причастности к тому, Сергей Гаврилович? – не выдержав, сделал Иван выпад в его сторону. – Так не гадай. Ведаю. Да только пустое то все. Вы против меня умышляли и меня достать хотели. Аршанский же пошел дальше и счел, что и Псковом можно поступиться, чтобы сковырнуть такую болячку, как я. Не лучше оказался и Медведков, поднявший руку на власть псковскую. Пусть князь тут и мало что решает, но именно он блюдет закон и несет заботу о защите земли псковской.

– Экий. Все-то ты знаешь. Все-то ведаешь, – не без иронии произнес еще один представитель московской партии.

Иван столь же иронично взглянул на мужчину за сорок, крепкого сложения. Боярин Барановский и не подумал тушеваться. Как и скрывать то, что также имеет касательство к двум набегам.

– Петр Александрович, мы тут собачиться будем или дело обсуждать?

– Так ведь ты отмалчиваешься, – пожав плечами, ответил боярин.

– Отмалчиваюсь, потому что сказать нечего. Вот когда начнем выбирать, тогда и слово свое молвлю.

И высказался. За возведение в боярское звание купца Борятского. Причем поддержал при этом московскую партию. А ведь казалось, что вопрос будет неразрешимым, потому как шестеро их, и он по всему должен был поддержать противников Москвы.

Но Иван руководствовался своими интересами. И предлагаемый Пятницким помещик мог стать в том серьезной помехой. В будущем, разумеется. Но стоит сплоховать сейчас, как потом получишь проблему. Боярского звания, конечно, можно и лишить. Да только сделать это могло лишь вече. И если вручалось звание простым большинством голосов, то лишалось не менее чем тремя четвертями. Иван же, кого бы ни выбрали, все одно получал противника. Даже если и не явного.

В принципе все решения принимались здесь, на совете бояр. И даже при прохождении через малое и большое вече неожиданности случались крайне редко. Правда, сейчас все весьма неоднозначно. Старые связи и группировки рушились, новые еще не окрепли. Все бояре спешили заручиться сторонниками, и вечевики частенько перекочевывали из одного лагеря в другой. Одним словом, бардак.

Вторым вопросом было принятие решения о кандидатуре на княжеский стол. И вот тут Иван отмалчиваться не стал. Наоборот, взял слово самым первым.

– Я предлагаю призвать на княжеский стол великую княгиню Трубецкую.

– Кого? – удивился старейшина московской партии Офросимов.

– Елизавету Дмитриевну из рода Рюриковичей. Иль недостойна такая кровь княжения, Сергей Гаврилович? – с нескрываемым сарказмом вернул москвичам плюху Иван.

– Бабу на княжеский стол? – не унимался Офросимов.

– А что такого? – разыграл наивное недоумение Иван. – Чай, в Европе бабы с достоинством носят королевские короны. Так чем русские хуже? Опять же, и киевский стол видел великую княгиню Ольгу, и Новгород был под рукой Марфы-посадницы. И власти у них было куда как поболее, чем у князей в Пскове.

– Ты говори, да не заговаривайся. Отродясь в Пскове на княжении баб не водилось, – подал голос боярин Горячинов.

Причем прекрасно видно, дело тут вовсе не в том, что Лиза сестра русского царя, который ничуть не против притянуть под свою руку Псков. Главное тут было именно в том, что она баба.

– Как скажете. Но я свое предложение внес. А там решайте, господа бояре.

Ему и впрямь без разницы. Что бы они сейчас ни решили и что бы ни постановило малое вече, предложение Ивана пройдет безоговорочно на большом вече. Потому как Елизавета Дмитриевна пользовалась большой любовью и авторитетом. Опять же, из Рюриковичей, что псковичам не может не льстить. Но чтобы высказать эту мысль на большом вече, она обязательно должна прозвучать на совете бояр и вече малом.

Иван сейчас просто давал совету возможность сохранить лицо. И бояре приняли единственно верное решение. Звать на стол великую княгиню