лицо Тельмы в развороченную грудь.

Кровь от крови.

Тьма от тьмы.

И последний вздох того, кто все-таки был Тельме отцом. А еще — горечь на губах. Эта кровь была сродни яду, и Тельма все- таки закричала, заглушая и вой далекого ветра, и смех того, кто поймал ее.

Рыбка на крючке?

Нет, Тельма не была рыбкой.

Она была немного тьмой, первородной, привезенной из Старого Света, убаюканной в колыбели такого хрупкого тела. Она была и телом, что захлебывалось от боли, разрываясь между желанием сделать все, чтобы избавиться от боли, и ненавистью, что мешала просить о пощаде.

Она была тем, кто смотрел на это тело.

И еще древом.

Десятком дерев, что, прорастая, дарили надежду, а потом раз за разом отнимали ее. Она была смертью их, мучительной и медленной. И последним семенем, последним шансом для альвов…

…она была…

И рука, ее державшая, разжалась. Но это не было дарованной свободой. За мгновенье до того, как камень, выдранный из мостовой пробил череп отца, Тельма закрыла глаза.

— Ты же сказал, что не тронешь его.

— Ты слишком долго думала, — Тео поднялся с колен. — Так нельзя… идем.

Он больше не просил: приказывал.

И тьма, поселившаяся в теле Тельмы, готова была подчиняться его приказам. Пускай. Тельма готова принять тьму. И смириться.

…пока.

Она вложила ладонь в его руку, стараясь не думать о том, что оставляет за собой.

Она вдохнула кладбищенский запах, исходивший от Тео.

И шагнула за ним в разверзстую пасть земли.

След в след.

Она шла… спускалась, кажется. Ступенька за ступенькой, покорное, послушное дитя.

Она решилась заговорить с Тео, лишь достигнув дна:

— Зачем ты это делаешь?

— Что?

— Все это… зачем ты убил своего брата? Зачем ты позволил умереть моей матери, если любил ее?

Тело Тельмы, сроднившись с тьмой, прозрело. Кто бы мог подумать, что черный имеет столько оттенков? Стены из бархата с прозеленью подземного лишайника. Его покров скуден, и потому бархат глядится линялым.

Атлас пола, неестественно гладкий, зеркальный почти.

И пыль теней, угодливо распластавшихся под ногами. Единственным светлым пятном — сам Тео, кожа которого источала сияние.

— Почему ты думаешь, что причина должна быть?

— Потому что опыт подсказывает, что она есть. Всегда есть причина… моя мама… ладно, я поняла. У них с отцом случилась любовь, затем он нас бросил… а ты вернулся и решил занять его место. Но тебе мама отказала. Это задело, да?

Его пальцы предупреждающе сдавили запястье. Осторожней, Тельма, может статься, ты не настолько нужна ему, как тебе кажется.

Или нужна, но отнюдь не целой и невредимой.

В конце концов, перелом — это ведь мелочь… для него.

— Тебе никогда и ни в чем не отказывали, — Тельма прикусила сухую губу. Молчать нельзя. Тогда шепот тьмы, твердящей, что здесь, в подземельях, самое место Тельмы, становится невыносим. — И ты затаил обиду. Ты принес маме камень… наверное, солгал, что подарок от отца… и она приняла его. Хранила. Берегла… а ты… ты нашел себе другую женщину… да?

— Да.

— Многих женщин… ты делал их похожими на маму, а потом убивал. Зачем?