Точнее, Тельма могла бы, отец не из тех, кто удерживает. Но…

— Что с ним будет?

Дождь прекратился.

— Его принесут в жертву.

— А меня?

— И тебя… только жертвы будут разными, — он остановился и приложил палец к губам, прислушался к чему-то во тьме, и Тельма ощутила, что тьма эта тоже изменилась, стала более плотной, что ли?

Живой?

Она поглощала мостовую, камень за камнем, и затягивала стены домов плотным туманом. И кажется, будто бы пожирала эти самые дома.

— Ему просто вырежут сердце, — отец повернулся к темноте. — А ты… ты будешь жить долго. Но долгая жизнь иногда бывает проклятием… я скучаю по ней…

Он менялся.

Делался выше и прозрачней. И на бледной коже его четче проступали старые шрамы. Они набухали и оживали, становясь похожими на червей.

Шевелились.

И причиняли боль. Тельма остро ощущала и эхо ее, и наслаждение тьмы, и желание отца наконец-то покончить со всем.

Нынешняя ночь — подходящее время.

— И что делать мне?

— Выбирать, — сказал он, не оборачиваясь. — Только поспеши, малышка… и помни, сделав выбор, изменить его уже не выйдет.

Тьма смеялась.

Над жалкими попытками Теодора противостоять ей. Он ведь слаб. Всегда был слаб, предпоследнее дитя умирающего древа. И кровь его, соединенная с иною кровью, не ожила, напротив, тот выродок, которого тьме представили наследником, был никчемен.

…а Тельма понравилась.

Тьма коснулась ее мягкою лапой, дразня, отвлекая…

…беги!

…отель рядом. Надо лишь добраться до переулка… десяток шагов… тьма? И что с того, Тельма не боится темноты. Как не боится чудовища, ею притворившегося.

И не побежит, доставляя ему удовольствие.

— Уходи, — холодные пальцы отца сдавили руку. — Я попытаюсь остановить его… я хотя бы попытаюсь…

— Зачем? — это спросили и Тельма, и тьма, которая обрела обличье, и обличье это было отражением Теодора, разве что… более совершенным.

Привлекательным.

Он был наг, но нагота его гляделась столь естественной, что и представить было невозможно это тело, облаченным в одежды.

Зачем?

Он был близок. И Тельма улавливала аромат, исходивший от его тела… земли и грозы, бури, которая гремела где-то совсем рядом.

Он просто был.

— Здравствуй, брат, — сказал он, глядя на Тео.

— Здравствуй.

— Все повторяется, верно?

— Все повторяется, — их разговор — эхо, рожденное между каменными стенами ущелья, где одна является отражением другой. — Но все меняется.

— Неужели?

Тьма лежала у ног пришельца, она была покорна, послушна. И Тельма такою станет, если не уйдет немедленно. Но куда ей идти?