Тельме необходима дверь, чтобы выбраться. А призраки — это бесплотные тени, не способные причинить вреда. Если, конечно, Тельма сама им не позволит.

А она не собирается позволять.

Ей больше не восемь.

Она притворилась спящей, а нянька поверила. Ей нужно было уйти, и Тельма позволила. Она еще лежала в постели, прислушиваясь к тому, что происходит в доме.

Платье оставили в гардеробной Тельмы. И там же, Тельма знала, пряталась шкатулка с ножницами и иглами. Она ведь была неаккуратна и постоянно портила одежду, а няньке приходилось зашивать. И раньше это обстоятельство огорчало Тельму, ей вовсе не хотелось гореть в аду за порванные чулки, но сейчас все иначе… ведь завтра вечер.

Ее, Тельмы, вечер.

А платье скучное.

Серое.

И несмотря на всю кажущуюся взрослость, Тельма выглядит в нем малышкой. Ее вновь будут щипать за щеки, приговаривая, что она выросла.

Нет, она должна что-то сделать.

К примеру, пришить бант.

Из чего?

А из атласных лент, которые можно срезать с капора. Все одно он слишком мал стал, и няня сказала, что отнесет его в приют для бедных детей. Туда уже ушло пальтишко Тельмы, красное с золотыми пуговицами, и сапожки ее, и три куклы, потому что Тельме пора уже думать по-взрослому, а взрослые девочки не в куклы играют, а читают священные книги и молятся.

Молиться ей не нравилось.

Она подвинула стульчик. Шкатулка стояла на верхней полке. И ножницы в ней отыскались. А еще нитки, иглы и бусины. Тельма работала до рассвета. Все пальцы себе исколола, зато унылое платье стало куда более интересным…

…маме не понравилось.

…мама с утра была слишком занята, чтобы поздравить Тельму, уехала на съемки, так сказала няня. А она не считала день рождения поводом менять привычный распорядок. В гардеробную, конечно, заглянула, но платье Тельма благоразумно в чехол убрала.

Няни она побаивалась.

— Пока ты празднуешь и веселишься, — та зачесывала волосы гладко и косы заплетала тугие, — другие дети страдают. У них нет ни каши, ни какао…

— …и до сих пор страдает. — Элиза поморщилась. — Вот сколько можно носиться с памятью, а? Найджел, ты был прав. Мне сразу следовало избавиться от нее. Отправить в частную школу.

— Но ты не отправила, — Тельма усилием воли избавилась от воспоминания.

От того воспоминания, в котором у мамы шелковое белое платье и жемчуг в волосах. А у Тельмы нет платья. Она его испортила.

Сама виновата.

Она наказана.

Не будет вечера… нет, он будет, но пройдет без Тельмы. Всем скажут, что она заболела.

— Девочка становится совершенно неуправляемой, — голос няни сух. — Вам следует принять меры.

— Это всего лишь платье… надо было заказать два…

— …знаешь, почему я ее оставила, Найдж? Потому что в школе ее стали бы сравнивать со мной. Бездна милосердная, вот представь, эта бледная моль — и дочь самой Элизы…

— Ты не она! — Тельма очнулась. — Слышишь? Ты просто… ты — это я… используешь мои страхи…

— А чего ты боишься, деточка? — ласково поинтересовался Найджел. — Может, правды? Твоя мать была слишком занята собой, а ты идеализировала ее образ. На деле же она вовсе не любила тебя. Держала рядом, потому что ты была слишком жалкой, чтобы отослать… правда?

Элиза кивнула.

И камень на ее груди вспыхнул алым глазом.

Камень.