— Я не хочу, — Тельма изогнулась, пытаясь выбраться из липкой синей лужи, на поверхности которой всплывали синие же глаза. Глаза были выразительные, выпуклые, с пушистыми ресницами. Ресницы вздрагивали, и глаза меняли цвет.

Красный.

Зеленый.

— Я найду выход…

Надо успокоиться. Выровнять дыхание, если, конечно, она еще дышит. Уцепиться за что-то… за что? За стук сердца? Оно вот, выскочило из груди и легло на ладонь, ровное, блестящее, что камень. И похоже, если не на картинку из учебника, то на игрушку.

Живую.

Сжимаются желудочки, выталкивая кровь. Набухают предсердия, и сосуды-провода связывают это сердце с телом Тельмы. Если перерезать, то все остановится.

Нет.

Она решительно затолкала сердце в грудь.

Образы.

Всего-навсего образы, которые сидят в подсознании воплощением собственных ее страхов. И пробой лишь открыл дверь на изнанку разума Тельмы.

На самом деле нет ничего.

Цвета?

Искаженное восприятие. Ей следует вспомнить… синее пятно… это полотенце. Конечно. Старое кухонное полотенце, а глаза на нем — пятна от ожогов. Желтое? Чашки. Или чайник… стол. Люстра.

Комната нехотя возвращала утраченное обличье, хотя и оставалась при том неуловимо иной.

Изнаночной.

Подсознание.

Надо выбираться, пока Тельма не застряла в нем окончательно. Она оглянулась и застыла. Двери не было. Ни там, где ей полагалось находиться, ни на полу, ни на потолке. И эта отсутствующая дверь вызвала приступ паники…

— Успокойся, — раздался сзади знакомый голос. — Это всего-навсего воображение.

Найджел Найтли сидел за столом, забросив ногу за ногу. И черная обгоревшая кожа шелушилась, из трещин сочилась сукровица, но при том Найджел выглядел весьма довольным жизнью.

— Ты выглядишь жалко, — сказал он, глядя сверху вниз. — И ты сама это знаешь.

— Знаю.

Он прав.

Воображение.

И Найджел рожден им же.

— С чего ты взяла, что справишься?

— Справлюсь.

— Ты еще ребенок. Всегда была ребенком. Ублюдок, которому в приюте самое место. Не представляю, зачем Элиза с тобой возилась?

Страхи и комплексы.

Незалеченные раны, которые обрели право голоса. И среди них скрыта дверь наружу.

— Уверена? — подсознание издевалось над Тельмой.

— Нет, — честно ответила она. Быть может, ее судьба — остаться здесь, внутри себя, в компании собственных кошмаров, до скончания жалкой жизни.

Нет, Мэйнфорд, конечно, позаботится о Тельме, настолько, насколько это вообще возможно. Отвезет ее, пускающую слюни, мычащую, в приют. Перепоручит целителям и сестрам, а уж те…

— Незавидная судьба, — в голосе мистера Найтли слышалось лживое сочувствие. — Поплачем?

Из левого глаза его выкатилась огромная слеза.

— Нет, — она обошла стол и заглянула под скатерть. Вдруг дверь там? Но двери не было, зато обнаружилась зубастая пасть, которая щелкнула, стоило протянуть к ней руку.

— Ты всегда ныла…