послужить по прямому своему назначению.

Память не помогает.

Она нашептывает, что пришло время смириться.

Вода — хорошая стихия. Солнце отказалось принять дар Кохэна, а вода — дело иное. Она берет все, будь то грязные ботинки, кошачьи трупы или упрямый масеуалле, которому вздумалось бороться с судьбой.

…помощник шерифа притащил веревку.

И люди, собравшиеся на площади, гудели, хлопали. Кто-то кинул в Кохэна гнилым помидором, и конвоиры отступили. Люди не отличались меткостью.

…дин-дон.

Звук доносится из-под земли. А река по-прежнему глубока. Русло ее, кажется, стало шире, но берегов нет. Вместо берегов — шершавые стены. И потолок низкий.

Воздух затхлый, спертый.

Док говорил, что утопление и повешение сходны. Асфиксия. Легкие не получают кислорода. Кровь…

…о его преступлениях никто не сказал ни слова. Да и не нужны были слова. Все и так ясно. Масеуалле — тварь подлая, и дело любого честного человека — остановить эту тварь.

Дин…

Звон растекался по воде, и дыхание сбивалось. А кошель на поясе вдруг потяжелел раза в два, если не в три… этак Кохэн и остатки состояния утопит. Надо успокоиться.

Это страх.

Страхам нельзя поддаваться. Страхи убивают.

…а стоит ли вообще бороться? Он же сам решил, что время пришло. И мутные воды — единственное, что Кохэн заслужил.

…или веревку на шее.

Кто и когда ее накинул, он не разглядел. Был слишком растерян. Нелеп в попытках своих объяснить что-то… что именно, и сам не помнит.

Главное, что петля легла на шею.

И тогда показалась едва ли не избавлением, настолько смутила, напугала Кохэна пестрая толпа. Люди кричали и улюлюкали, швыряли грязью, и кто-то, вскарабкавшись на помост, спешил заснять масеуалле. На память. А может, случись казни пойти по плану, и открытки выпустили бы.

Одно время открытки с казненными были весьма популярны.

Экзотика.

Не думать.

Мысли ослабляют. Плыть. Вдох и выдох. И плечи болят, но боль — признак того, что Кохэн жив. Он ведь хочет и дальше жить? Пусть не сотни лет, но день-другой. Этого времени хватит, чтобы добраться до Донни…

…динни-донни… колокол и боги, которые лишились обещанной жертвы. А ведь на алтари их порой швыряли остатки казненных, куски плохо прожаренной плоти, клочья одежды. И речь вовсе не о низвергнутых, а о тех, кто занял их место. Впрочем, тогда Кохэн меньше всего думал о богах.

Просто стоял.

Смирился почти.

И наверное, расстался бы с никчемной своею жизнью легко, но в помост перед шерифом ударила молния. Затем и над толпою раздались характерные сухие щелчки, заставившие людей отпрянуть.

Расступиться.

Пропустить мрачного типа в мятом сером костюме. Почему-то Кохэна больше всего поразил именно цвет. Безнадежный какой- то, пустой. В Атцлане любили яркие краски, в них пытались найти подтверждение, что мир еще жив.

А тип в сером легко вскочил на помост:

— Что здесь происходит?

Тогда Кохэн не понял ни слова, речь белых людей звучала для него птичьим клекотом, но запомнил. У него всегда была хорошая память…

…динь…

И вода вдруг плеснула волной, а руки коснулся гладкий теплый бок.