– Разве?

– Значит, ты отказываешься? – Тамара гневно раздула ноздри.

– Значит, отказываюсь.

– Тогда ты будешь сидеть здесь, в этом доме, пока не передумаешь!

– Меня будут искать, – возразил Грубин.

– Кто? Кто будет тебя искать? Все знают, как ты любишь внезапно исчезнуть на несколько дней и не отвечать на телефонные звонки! А на этот раз ты исчезнешь не один и не внезапно, а, скажем, уедешь с женой кататься на горных лыжах. На все новогодние праздники, а возможно, и дольше.

Выпалив все это на одном дыхании, Тамара успокоилась и повеселела.

– Кстати, в холодильнике у тебя пустовато… Творог, мюсли, яблоки какие-то зеленые… Фу! Ни баранины, ни помидоров, ни острого сыра, ни приличного вина! Съезжу-ка я в город… Нет, в город далеко… В поселок! Конечно, грузинских продуктов и тем более вина у вас не достать, но я постараюсь сделать все возможное!

– Съезди, – согласился Грубин.

– Я знаю, о чем ты думаешь. И вот что я тебе скажу, дорогой мой: двери я запру, окна заблокирую. Стекла в окнах, как ты сам знаешь, неразбиваемые в принципе. Твой мобильник у меня вместе со всеми твоими вещами, а домашний телефон ты так и не удосужился завести. Но если ты все же найдешь способ выбраться из дома, – вещала Тамара, в то время как Грубин с трудом удерживал рычавшего от ярости первобытного, – то помни, что на улице десять градусов мороза. А если и это тебя не остановит и ты решишь босиком по снегу добежать до шоссе, то представь себе выражение лица того человека, который первым встретит тебя. Представил? Потом неизбежно отделение полиции, издевательские вопросы, статьи в газетах: «Олигарх похищен собственной женой. Цена свободы – возобновление супружеских отношений»… И не просто статьи, а с фотографиями…

В борьбе с первобытным самцом интеллигент и джентльмен не помогал Грубину, а стоял себе в сторонке, внимательно разглядывая ногти, и встрепенулся, лишь когда Тамара, уже повернувшись к дверям, сказала:

– Я слишком хорошо знаю тебя, Сандро. Ты ни за что на свете не согласишься оказаться в смешном и унизительном положении. Поэтому я оставляю тебя со спокойным сердцем. Ты не убежишь.

«Она права, – заметил интеллигент, щелкнув первобытного по носу. – В таких обстоятельствах бегство из собственного дома для нас неприемлемо. Но и нападать на женщину мы не станем. Разберемся с проблемой сами».

– Счастливого пути, – сказал Грубин.

«А все-таки надо было задать ей хорошую трепку», – возразил первобытный, успокаиваясь.

Разбираться с проблемой Грубин отправился в подвал. Там у него был тренажерный зал, а также хранились кое-какие инструменты. Тамара в подвал не заглядывала никогда. Грубин надеялся, что не сделала она этого и сегодня.

Но сначала он обошел весь дом – так, на всякий случай. Александр почти не сомневался, что Тамара не оставит ему ни одного шанса. Так оно и оказалось. Электронная система управления и защиты работала безотказно – дом стал похож на герметичную консервную банку. И нигде ничего похожего на одежду. В подвале же, в самом дальнем углу тренажерного зала, за сложенными дисками для штанги могло заваляться старое спортивное кимоно.

Надежды Грубина оправдались наполовину. Зато на самую нужную половину. Он влез в старые, севшие от стирок и ссохшиеся от времени хлопчатобумажные штаны и почувствовал себя совсем хорошо. Роясь в ящике с инструментами, даже принялся насвистывать сентиментальный мотивчик. Насвистывание мотивчика означало, что Александр Васильевич находится в благоприятном расположении духа и, что самое главное, в мире с самим собой. Что обе основные составляющие его многогранной личности – первобытный и интеллигент, – перестав препираться, дружно и слаженно трудятся на благо общего дела.

Если бы в натуре Грубина не было сильной первобытной примеси, он никогда не стал бы олигархом. И кроме того, лишился бы значительной доли своей привлекательности для женщин. Потому что сила, энергия, неудержимый напор и яркие, открыто выражаемые эмоции значат много, очень много.

Если бы Грубин не был в то же время образованным человеком и джентльменом, он, скорее всего, никогда не стал бы олигархом. И кроме того, лишился бы значительной доли своей привлекательности для женщин. Потому что сила, энергия, неудержимый напор и яркие, открыто выражаемые эмоции далеко не всегда являются определяющими.

К счастью, он обладал и тем и этим. А находясь в состоянии внутренней гармонии, был способен решать задачи значительно более сложные, чем та, которую предстояло решить сейчас.

Ему под руки попалось шило, и он попробовал открыть им замок наручников – так, что называется, для очистки совести. Замок, естественно, не поддался.

Затем под руки попался напильник, но Грубин даже не стал пробовать распиливать им легированную сталь. Было совершенно очевидно, что напильник сдастся первым.

Напильник пригодился для другого. Александр, как мог, закрепил его в тисках на рабочем столе и с его помощью в считанные минуты очистил внешнюю поверхность наручников от омерзительной розовой мишуры. Это ни на шаг не приблизило его к решению главной задачи, но принесло глубокое моральное удовлетворение.

Взяв ящик с инструментами, он поднялся в дом. В кабинете в металлическом сейфе у него хранились охотничье ружье и патроны.

Сейф запирался на обычный четырехзначный кодовый замок. Грубин, как и все люди, не любившие перегружать мозги всякой ерундой, использовал в качестве кода свой год рождения. Тамара, в принципе, могла бы стащить и ружье, но Александр надеялся, что она про него не вспомнит.

Ружье было на месте.

Грубин задумчиво провел ладонью по резному ореховому ложу. Пуля 12-го калибра, выпущенная в упор, разнесла бы замок наручников в клочья. Но зарядить ружье и затем выстрелить из него в нужную точку, находясь в наручниках, было так же невозможно, как вскрыть запертый ящик ломом, находящимся внутри этого ящика.

Ну и ладно. Оставим это. Пока. Разберемся с запертыми окнами и дверьми.

Александр вытащил из верхнего ящика стола схему электронного управления и защиты дома и погрузился в ее изучение.

Он не был силен в электронной, видео– и радиотехнике, и оттого, по мере изучения схемы, у него возникали все новые и новые оригинальные идеи. Масса свежих и оригинальных идей.

К сожалению, все они неизбежно привели бы к полному разрушению системы. А этого Грубину не хотелось. В свое время он вложил в нее очень много денег, пригласил ведущих в этой области специалистов. Когда система была установлена и отлажена, он обрадовался, как ребенок, тому, что ему не надо, как другим олигархам, отгораживаться от мира трехметровым забором с колючей проволокой и украшать окна лучшими образцами решеточного литья. Не говоря уже про охрану с волкодавами.

Александр не любил волкодавов. Он давно хотел завести кота со своей исторической родины – сибирского, пушистого, дымчато-серого, с наглыми зелеными глазами. Но сначала Тамара была категорически против, а потом, когда они разошлись, Грубин стал гораздо меньше времени проводить дома и решил, что кот будет скучать в одиночестве.

«Интересно, а Алена любит кошек?» – Лицо Александра, склонившегося над схемой, приобрело мечтательное выражение.

Если он в ней не ошибся, она должна любить то же, что и он. И это касается не только котов.

Грубин представил себе свое возвращение с работы лет эдак через пять тихим, не очень поздним зимним вечером где-нибудь в конце декабря.

…Окна дома тепло светятся желтым и оранжевым. Снег под окнами темно-синий, сумеречный, и падающий из окон свет рисует на снегу ярко-зеленые контуры – оптический эффект, неизменно приводивший в восторг маленького Сашу Грубина. Большого, впрочем, тоже.

Грубин ставит машину в гараж, берет из багажника пакеты с покупками, поднимается на крыльцо,