– А почему он смотрит, не отрываясь, на выход из бань? – поинтересовался несообразительный вор.

– Какая разница почему, – снисходительно возразил ему третий, – это нам на руку. Он смотрит на бани, а мы будем смотреть на него. А когда он напьется чаю и отправится домой, мы проводим его и присмотрим, чтобы по дороге с ним ничего не случилось…

– А что с ним может случиться?

– Не что, а кто. Мы.

Первый вор важно кивнул:

– Так и будет. С ним никого не случится, кроме нас.

Ждать пришлось недолго. Не успели взреветь в отдалении бронзовые трубы, возвещающие конец торгового дня, как купец вскочил на ноги, бросил чайханщику пару серебряных монет и поспешил следом за вышедшими из бани тремя женщинами.

Солнце только что закатилось, света было еще достаточно, и поэтому воры могли держаться на расстоянии. Но долго так продолжаться не могло. Южные сумерки коротки, как взмах крыла, и вскоре, чтобы не потерять купца из виду, воры вынуждены были приблизиться к быстро шагавшему калифу чуть ли не вплотную. Калиф же, увлеченный преследованием ни о чем не подозревающих женщин, две из которых болтали без умолку, а третья хранила благородное молчание, также не догадывался о том, что его ведут от самой базарной площади трое профессионалов в беззвучных войлочных туфлях. К тому времени, когда они достигли тихого переулка рядом с главным городским арыком, совсем стемнело. Над верхушками карагачей показалось серебристое сияние – вставала луна. Калиф отступил в знакомую тень и хотел опереться о глухой забор, но тут ему в левый бок уперлось лезвие кинжала, а в правое ухо зашептал чей-то незнакомый голос:

– Спокойно, эфенди. Просто отдай нам все деньги и драгоценности, и, клянусь Аллахом, ты вернешься домой целым и невредимым.

Калиф, как мы уже упоминали, был отнюдь не робкого десятка. Он бросил взгляд через дорогу, увидел, что Ясмин возится с неподатливым замком, а служанки продолжают безмятежно щебетать, понял, что им ничего не угрожает, и перешел к действиям. Резко откинувшись назад, он ударил затылком того, кто стоял прямо за ним. К сожалению, удар был смягчен чалмой, да и ростом калиф был гораздо выше, чем бандит, так что с ходу разбить ему нос не получилось. Но все же преступник, не ожидавший от безобидного и безоружного (калиф сегодня был без меча) купчишки такой прыти, отшатнулся и врезался спиной в забор.

Калиф качнулся вправо, одновременно врезав локтем по чему-то мягкому, и развернулся, приняв стойку для модной в то время в Багдаде китайской борьбы голыми руками. В результате его нехитрых, но неожиданных для нападавших действий двое из них были хотя бы на время выведены из строя. Однако третий уже стоял перед калифом с угрожающе поднятым мечом, который очень правильно держал обеими руками.

И тут ночную тишину прорезал раздирающий уши визг. Визжала служанка Зульфия, заметившая, что в тени напротив их дома происходит нечто не совсем обычное. К Зульфие немедленно присоединилась Фатима.

Калиф вздрогнул. Старший вор, державший меч, вздрогнул тоже и дернул плечом, словно хотел почесать себе ухо, но не получилось, руки-то были заняты.

Служанки, продолжая вопить, вбежали в открытую калитку и что есть духу помчались к дому.

Ясмин осталась на улице.

– Все в порядке, – калиф вытянул перед собой пустые ладони, – просто опусти меч и уходи. И, клянусь Аллахом, ты вернешься домой целым и невредимым.

Главный вор нервно усмехнулся. Их было трое на одного, и у них были мечи и кинжалы, а купец был безоружен. И все же, все же… Что-то здесь было не так.

– Это неправильно, эфенди, – озвучил его сомнения отлепившийся от забора третий вор. Он попытался снова зайти калифу за спину, но тот не глядя нанес ему короткий удар каблуком прямо в коленную чашечку. Третий вор упал и захныкал.

– Это неправильно, – шумно дыша и хватая ртом воздух, поддержал коллегу второй вор, которому острый локоть калифа попал прямо под дых, – ты должен был отдать нам деньги и ценности, и мы бы мирно отпустили тебя. А ты вместо этого принялся нас бить. Тебя что, не учили, как надо вести себя в случае ограбления?

– Нет… – Калиф продолжал наблюдать за мечом в руках главного вора.

А потом произошло то, чего не ожидали ни вор, ни калиф. Подкравшись сзади, Ясмин изо всех сил ударила главного вора по голове. Узлом с банными принадлежностями. Судя по звуку, там было что-то увесистое и бьющееся. А на голове вора вместо толстой ударостойкой чалмы был тонкий войлочный колпак.

Главный вор томно закатил глаза и медленно опустился перед калифом на колени. Тот не удивился – это было привычное для него поведение всех людей. Удивительным было другое – что, опустившись на колени, главный вор не замер в неподвижности, а выронил меч и плавно упал на бок.

Оценив ситуацию, второй и третий воры предпочли немедленно смыться.

– О Аллах, – воскликнула Ясмин, небрежно перешагнув через неподвижное тело первого вора, – это вы, господин Али?

Калиф в величайшем изумлении и восторге пялился на эту удивительную женщину.

– Вы спасли нас от разбойников, – продолжала Ясмин, кланяясь. – Как я могу выразить вам свою глубочайшую… Но что это? Вы ранены?

Калиф провел рукой по левому боку – ладонь стала темной и влажной. Кинжал второго вора успел-таки прорезать халат и оставить на коже неглубокую и неопасную, но обильно кровоточащую царапину, а калиф, увлеченный боем, этого даже не заметил. Он хотел уже возразить, что это пустяки, недостойные внимания, но вовремя сообразил, что царапина может сослужить ему неплохую службу. И поэтому по примеру поверженного вора глухо застонал и покачнулся, опершись о забор.

Ясмин отшвырнула в сторону узел и крепко обхватила калифа за талию. Его руку она положила себе на плечо и мягко, но настойчиво повлекла спотыкающегося калифа к своему дому.

Главный вор остался валяться на земле, предоставленный судьбе.

(Но не беспокойся о нем, любезный читатель, и не спеши обвинять Ясмин и калифа в бесчувственности. Вор очень скоро придет в себя, с трудом, но все же самостоятельно поднимется на ноги и убредет в свою нору, дав себе слово больше никогда, никогда… и вообще быть поосторожнее на работе.)

Что было дальше? Что ж, вы могли бы догадаться и сами.

Вначале калиф всячески изображал слабость, а Ясмин, отослав надувшихся служанок, собственными руками оказывала ему медицинскую помощь. Потом, когда выяснилось, что рана неопасна и неглубока, Ясмин решила удалиться из комнаты, где лежал полураздетый калиф, но он попросил не оставлять его одного, а быть щедрой до конца и залечить его раненую душу так же, как она залечила его тело.

Ясмин, старательно отводя глаза от лица калифа и его смугло-золотистого, поджарого сильного тела, призналась, что и ее душа истомлена застарелой печалью.

Тут оба страдальца принялись читать друг другу Хафиза: Ясмин наизусть, а калиф – сверяясь с предусмотрительно захваченной из дворца, спрятанной в поясе зеленой книжицей. Чтение перемежалось ледяным шербетом, халвой и винными ягодами, которые, как известно, утоляют один голод, но вызывают другой. Постепенно их голоса делались все более тихими и томными, а взгляды, бросаемые друг на друга, – более долгими и выразительными.

И когда калиф, в знак особой милости от женщины, считавшей, что он спас ее и служанок от грозной опасности, попросил Ясмин хоть на мгновение приподнять чадру и дать его взору насладиться созерцанием ее неземной красоты, Ясмин не смогла ему отказать. Как не смогла отказать и тогда, когда он пожелал поцеловать ее руку. И тогда, когда он пожелал выпить с ней из одной чаши. И тогда, когда его руки обвили ее трепещущее тело, а горячие губы прижались к ее губам.

Ну а раз так, решила умная и рассудительная Ясмин, какой же смысл отказывать ему во всем остальном?